«Мне трудно ощущать себя принадлежащим какой-то диаспоре». Интервью с педиатром Фёдором Катасоновым

В нашей еженедельной рубрике «Дома поговорим» мы обсуждаем с друзьями проекта их семейные правила и традиции. На этот раз мы встретились с врачом-педиатром, популяризатором доказательной медицины, автором книги «Федиатрия» и одноимённого телеграм-канала Фёдором Катасоновым и узнали, каково это — проводить лето в собственном лесу и знать свою родословную до XVI века

«Я с детства понимал, что с маминой стороны происхожу целиком из еврейской семьи»

С одной стороны это были крещёные евреи, а с другой — правоверные иудеи. И часть семейных мифов у нас была тоже еврейской.

Например, история про двух стариков, которые в XVI веке в польском местечке Ружаны отдали себя в жертву, потому что в округе кто-то убил ребёнка, и все сразу же подумали на евреев. Местным евреям поставили ультиматум: либо выдаёте нам убийц, либо мы сожжём всю вашу деревню. И эти два старика взяли на себя вину, решили, что они своё уже пожили. Их казнили, а еврейская община выписала каждому посмертно по грамоте, что отныне их потомки получают фамилию Закгейм, что значит «семя мучеников».

Одна из этих двух грамот передавалась в нашем роду из поколения в поколение вплоть до моего прапрадеда, очень правоверного человека. Но когда моя прабабушка, будучи атеисткой, отказалась обрезать своего сына, прапрадед отказался передавать ему эту грамоту. А во время войны она пропала. 

«Я рос в большой атеистической семье советских интеллигентов» 

В основном это Слиозберги — все мы сейчас, вплоть до четвероюродных, между собой дружим. Примесей у нас набралось на любой вкус: есть и азербайджанские корни, и русские, и белорусские, и немецкие. 

Из детства я вспоминаю дачу — свободное счастливое время, где мы жили с бабушкой, дедушкой и прабабушкой. Дом дед спроектировал и построил своими руками. Рядом был лес, где мы провели кучу времени, — небольшой, около трёх гектаров, ограниченный со всех сторон участками и, соответственно, совершенно безопасный. Можно спокойно отпустить детей, они там не заблудятся, ничего с ними не случится. 

Лес был таким хвойным, высоченным и тёмным, в нём полно грибов, птичек и кошек. Мы играли в войнушку, в шишки и всякие казаки-разбойники, строили какие-то шалаши. Потом стали постарше, у нас появились камеры, мы начали снимать кино: писали сценарии и активно этот лес использовали. Получались и ужастики, и приключения. Эти фильмы до сих пор должны где-то храниться на маленьких кассетах от видеокамеры. Может быть, лежат у мамы где-то в закромах, но у неё большая квартира и там хрен что найдёшь. 

В 2010 году, когда в Москве была жара и вокруг города горели торфяники, размножился короед. Он поел ели, и пришлось почти весь этот лес выпилить, остались только одинокие сосны. Прошло 10 лет, лес уже подрос всякими дубами и рябинами — более низкими лиственными деревьями. Сейчас там очень светло, есть чаща из каких-то кустов, много зелени, малины. Детям там прикольно, но это, конечно, не то. 

«Еврейская культура для меня всю жизнь была завязана на религии, которую я до определённого возраста воинствующе не принимал»

Поэтому я не особенно углублялся в еврейскую историю. У меня в семье вообще не было особенно никаких традиций, не то что еврейских: по сути, я праздновал Новый год и свой день рождения. Никаких религиозных или языческих праздников типа Масленицы. 

А когда я оказался в Израиле лет пять назад, местные светские друзья показали мне, какими тёплыми и хорошими могут быть еврейские традиции даже для нерелигиозных людей. В России у нас масштабный только Новый год, а у них такого полно: вот тебе и Ханука, и Рош а-Шана, и Суккот.

Везде есть повод повеселиться и подумать, везде есть какой-то смысл, не обязательно религиозный. 

Я решил, что это может быть прикольно для моих детей. Детям ведь в принципе важно, чтобы была какая-то предсказуемость, понятный распорядок дня, месяца и года, и когда у нас есть какие-то вехи и традиции, которые привязаны к сезонности, то это может помочь жить веселее и разнообразнее. 

Еврейские праздники могут встать в один ряд с каким-нибудь Хеллоуином: вот мы покупаем тыкву, вырезаем из неё что-то, через два дня она сгнивает. А вот мы зажигаем свечи и едим пончики. 

«Дом для меня невозможен без библиотеки, это ключевая штука»

То есть вот, например, собака у меня живёт, но я долгое время жил без собаки, значит, это не обязательный атрибут моего дома; дочери со мной живут тоже не всё время, а только с четверга по воскресенье; дом без жены? Ну теоретически тоже может быть, наверное. А что точно объединяет мою маленькую квартирку из детства, где я жил с родителями и сёстрами, и этот дом, где я сейчас нахожусь? Библиотека. 

У меня есть полка, где стоят книги, касающиеся моей семьи. Конечно, наш главный семейный артефакт, основная вещь, вокруг которой много чего крутится, — это книжка моей прабабушки Ольги Адамовой-Слиозберг, которая отсидела в лагерях, ссылках и тюрьме 20 лет.

Это её воспоминания о ГУЛАГе, «Путь».

Книга много раз переиздавалась, последний раз вышла в издательстве Corpus, но сейчас уже говорят, что её нет в бумажном виде, надо, наверное, опять переиздавать.

Она у меня есть на английском и на итальянском, к ней добавляются и бабушкины рассказы, и рассказы её сына о семье. Он их выпускал самиздатом практически каждое десятилетие: там много воспоминаний про бабушку, про наших предков-кантонистов, в общем, практически семейное предание. Ещё на этой полке есть книги, которые переводили или писали мои родители, я сам или мой дядя. 

«Я обладаю тремя фамильными антикварными креслами, в одном из которых любил сидеть Рахманинов»

В кресле-качалке моя прабабушка, которая родилась в 1902 году, выкормила грудью мою бабушку, которая родилась в 1931-м. Значит, ему как минимум 90 лет, но я думаю, что сильно больше, потому что ни в каком тридцать первом году таких кресел не делали. 

Другие два кресла стояли в доме у Гнесиных, и когда те решили раздать гарнитур, то подарили их моей семье. В частности, Полине Львовне Трониной, сестре моей прабабушки. Полина Львовна была певицей и подругой Гнесиной. Она очень много весила, из-за этого особо не перемещалась, не могла давать концерты, но зато преподавала, и у неё было много учеников. 

«Ощущение дома мне даёт полный контроль над пространством»

Дом — это место, которым я могу полностью распоряжаться. Мы с женой его вместе оформляем, придумываем, обсуждаем, где что будет, но в общем, всё, что здесь есть, — наше. Я знаю, откуда каждая вещь, захочу — выкину её, захочу — оставлю. То место, где всё мне родное, — это и есть мой дом. 

«Я люблю разнообразное искусство: не дорогое, не претенциозное, местами самодельное» 

У меня есть знакомый художник Макс Егоров, настоящий творческий человек, совершенно непрактичный. Он под псевдонимом Meme Bebe рисует картины. У меня есть три: «Эскимос», «Фейсбук» и «Костёр».

Последнюю я люблю больше всего, она меня завораживает, и узоры внутри дыма я могу разглядывать часами. 

Я люблю картину Кати Щегловой, где нарисованы мои дети. Вообще Катя актриса и театральный художник, но она часто изображает детей: приезжает и сама их фотографирует, а потом по снимку рисует. Она сфотографировала моих детей, когда у них было мрачное настроение, они настороженно на неё смотрят. Мне нравится, что Катины картины непарадные, что дети на них не в суперприглядном виде. 

Ещё у меня есть литография «Зачем» от «Партизан пресс». Это необычная типография, ребята там используют наборный деревянный шрифт, печатая плакаты на старом прессе. Кто-то из них ходил ко мне на приём и подарил такой постер. Есть ещё картина, которую моя жена Ксюша купила за границей на развале. На шкафу стоят глаза, которые сделал генеральный директор телеканала «2х2» Денис Всесвятский, мой друг детства, — он увлекается керамикой.

Есть фотография нашего тель-авивского балкона и вороны, которую Ксюша там приручила. А рядом висит пейзаж, вид Яффского порта — мне его на день рождения подарила одна очень хороший детский психолог, её родственник туда съездил и нарисовал порт с натуры. 

Мы искусство можем и сами сделать. Мне недавно подарили магнитный пазл, дети его собрали на противне, и мы его повесили на стену. Столько лет мы на нём делали пиццу, и всё, теперь больше не будем. 

«В моём доме должны быть кино и музыка — это неотъемлемая его часть»

Чаще всего я слушаю «Спотифай», там есть потрясающие сборники разнообразной музыки по стилям. Захочу — будет электронщина, минимал-техно, Джон Хопкинс и всё такое. Захочу — будет инструментальный хип-хоп, и там тоже много всего классного, какой-нибудь Blockhead или Moderator. Если джаз, то Hidden Orchestra и BadBadNotGood. 

Кино я смотрю на стене, которая превращается в гигантский экран, а проектор у нас стоит под диваном. Это не очень удобно, потому что перед ним нельзя занимать пространство, но мы привыкли. Неожиданно сейчас мы с детьми смотрим вместе «Arcane». По-моему, дико красиво, но я ещё не готов оценивать историю: мы три серии посмотрели, там всех убили, и дети пока в шоке. 

«Когда я дома и у меня есть время на себя, а под рукой музыкальные инструменты, я могу на них потренькать»

Например, на пианино, которому больше ста лет. Или на стареньком Ксюшином глюкофоне, который я дарил ей миллион лет назад. Он лежал у неё почему-то в цветочном горшке, и с одной стороны у него слезло красивое покрытие. По-правильному этот инструмент называется язычковый барабан, и его частенько вставляют в какие-то электронные треки, потому что у него характерный, очень нежный звук. 

Если у меня прямо совсем много времени и если меня никто не будет трогать, то я, конечно, предпочту почитать книжку, лучше в тёплой ванне. Можно ещё взять с собой вкусняшку, и будет совсем класс. 

Лучшая книга, которую я прочитал за долгое время, — это «Вечная мерзлота» Ремизова. Про ГУЛАГ в начале 1950-х и строительство Трансполярной магистрали. Это роман художественный, где ГУЛАГ выступает просто в качестве антуража. Прекрасная литература. Восторг. 

Сейчас я дочитываю трилогию Лю Цысиня «Воспоминания о прошлом Земли». Эта научно-фантастическая книжка — одна из самых популярных в мире, видимо, потому что она китайская и огромное количество китайцев её прочитало. Ужасно богатая фантазия у автора — но работа действительно научная в прямом смысле: без налёта всякой мистики. Я давно такого не встречал. 

«Как человек разумный, я не могу не думать о том, что происходит в нашей стране» 

У меня есть запасной плацдарм в Израиле, я получил гражданство три года назад. Но уезжать из России я не хотел бы. Множественный выбор — это тоже проблема. В каком-то смысле сложнее, когда есть разные варианты — уехать или остаться, — потому что надо их развивать. Ты не можешь одновременно вкладываться в жизнь и здесь, и там, потому что ресурсы твои ограниченны. 

Пока что я не готов говорить, что собираюсь куда-то переезжать, и тем более в Израиль. Но это зависит не только от меня, а от того, что нужно моим детям. Я не исключаю, что мои дочери пойдут в армию в Израиле и будут там учиться в институтах, если захотят. Хорошо, что у них есть такая возможность.

Меня Израиль устраивает в качестве страны, куда я приезжаю несколько раз в год. Там много общения и друзей, классные путешествия. Но пока что свой дом я вижу здесь. 

«Я человек, который не очень вписывается в сообщества и рамки» 

Мне трудно ощущать себя принадлежащим какому-то коллективу или диаспоре, неважно, еврейской, русской или какой-то ещё. Кроме семьи. Со временем становится понятно, что ничего важнее семьи нет. Если брать какие-то условные этические дилеммы, выбор между одним близким человеком и десятью неблизкими, то во времена идеалистической юности я бы размышлял над ответом на этот вопрос, а сейчас даже не стал бы думать. Конечно, семья — первое и самое важное, что у меня есть. А всё остальное приходит и уходит. 

Подготовила Арина Крючкова 
Фото: Анна Шмитько специально для «Цимеса»