Из Дербента с любовью: горские евреи в советской и российской культурах

Помните фильм «Теснота»? Тот самый, который когда-то встретили бурными овациями Канны. «Цимес» провёл расследование и выяснил, где ещё в культуре последних лет отметились горские евреи, а заодно — как они туда попали и что делали

Часть 0. Люди, идентичность и культура

Горскими называют евреев, традиционно проживающих в районах Северного и Восточного Кавказа. Самые крупные общины исторически формировались в Дагестане, Чечне, Кабардино-Балкарии и Азербайджане. 

Основная специфика культуры горских евреев — гремучая смесь еврейской и кавказской идентичностей. На старых фотографиях вы не увидите дербентских евреев в традиционной одежде харедим — все присутствующие, скорее всего, будут облачены в папаху и черкеску, да и вообще почти неотличимы от горцев-неевреев. По общинному укладу горские евреи также ближе к кавказцам: например, до образования СССР они жили большими многопоколенческими семьями, практиковали многожёнство и кровную месть.

Несмотря на склонность к сугубо «кавказским» ритуалам в быту, горские евреи соблюдают все иудейские праздники. В общем, всё как надо, но немного под другим соусом: Песах, например, зовётся Нисону. Ещё горских евреев отличает язык — джуури, амальгама из персидского языка и иврита. 

Горским евреям крупно повезло — они в значительной мере уклонились от всех бед, настигших евреев Восточной Европы. Это было связано как с выгодной локализацией в горах, так и с пластичной идентичностью: так, например, из-за притеснений в СССР многие горские регистрировались как таты. Несмотря на это, они пронесли традиции сквозь все бури — тот же джуури всё так же активно используется у переселенцев в Израиле. А ещё горские евреи до сих пор играют свою народную музыку.

Ну что ж, будем считать, что знакомство состоялось, а теперь попробуем проследить, как такая сложная идентичность вписывалась в многонациональную махину вроде СССР и какое отражение это нашло в культуре.

Часть 1. Горские евреи в СССР: самонаблюдение на бумаге

Одна из самых ярких звёзд советской горско-еврейской словесности — прозаик и поэт Хизгил Авшалумов. Его перу принадлежит большое количество ироничных рассказов, в которых изящно высмеиваются всевозможные предрассудки татского общества — писатель находил их вопиющими или смешными. Авшалумов, конечно, писал и серьёзные вещи, а ещё собирал горско-еврейский фольклор: составил сборник такого фольклора и русский горско-еврейский терминологический словарь.

Главный маскот Авшалумова — Шими Дербенди, своего рода дагестанский трикстер, воплотивший в себе все собирательные черты татского народа. Тот ввязывается во всевозможные истории, которым всегда находится комичное разрешение: например, Шими дарит болтливой жене замок на рот или получает оплеухи от собственного осла.

Вышла целая энциклопедия татской жизни: в хитроумном Шими каждый горский еврей рано или поздно узнавал себя.

Некоторые практики татского общества писатель всё же осуждает всерьёз. Но не одной критикой живы: многие работы Авшалумов писал с предельной любовью и вниманием к своему народу. Среди них — повести «Возмездие», «Фамильная арка», «Сказание о любви» о жизни горских евреев в дореволюционный и советский период, а ещё «Гюльбоор» — сборник поэм о горской еврейке, виноградаре Гюльбоор Давыдовой.

Другой известный татский писатель — Миши Бахшиев. Патетика его рассказов немного другая: заметно стремление к «советизации» горско-еврейской культуры. Названия говорящие: «Плоды Октября», «О комсомоле». Большевистский пафос сплавляется с тихими и размеренными повестями об укладе жизни в Дагестанской АССР.

Вообще, ряд горско-еврейских авторов в СССР не особо многочисленный — порядка десятка человек. Трагическая страница истории горских евреев — запрет еврейско-татского языка после Великой Отечественной войны в ходе борьбы с иудаизмом. Его восстановили в правах только в 1975 году после того, как горские евреи стали активно уезжать в Израиль.

Многие произведения писались татскими авторами параллельно на двух языках — горско-еврейском и русском. Есть и исключения: поэт Сергей Изгияев предпочитал писать стихи на горско-еврейском и переводить на него же. Уже после распада СССР многие авторы перешли на русский.

Несмотря на ограниченную выборку образцов горско-еврейского искусства в СССР и гонения, есть ощущение гармоничного существования оголённых шашек и красных галстуков. Заметен как трансфер татской культуры в условно советскую, так и, напротив, попытки интегрировать советские мифы в татский быт. Религиозная идентичность и вовсе была утрачена по понятным причинам. В общем, тут мы не можем утверждать наверняка, однако кое-что знаем точно: читать о том, как осёл Шими Дербенди пускает ветры под тяжёлой поклажей, — чистое удовольствие.

Часть 2. Горские евреи в РФ: саморефлексия в образах

Ещё есть рассказ о том, как Шими отдал за шашлык ваучеры, за которые Анатолий Чубайс обещал две «Волги». Но мы пойдём дальше.

Распад СССР принёс не только «Макдоналдс» и свободу торговли, но и быстрорастущую инициативу этнических меньшинств. Примерами могут служить разные дискуссии последних лет — скажем, прения об обязательном изучении национальных языков в некоторых субъектах РФ.

Ещё одна постсоветская тенденция — желание узнать, что это, собственно, такое было. Рефлексия о смутном советском прошлом усиливалась со стороны не только академического сообщества, но и творческой интеллигенции. Размышления пересекались с интересами локальных этносов: например, достаточно популярным стало фреймирование истории СССР в контексте постколониальных исследований.

Хороший пример «постколониальной» истории — тот самый фильм Кантемира Балагова «Теснота». Тут хорошо заметна инаковость новой оптики: её ключевой посыл не антропологически-описательный, а социальный — помимо, разумеется, посыла экзистенциального. Самоописание, характерное для этнических меньшинств в советский период, после распада СССР переходит в саморефлексию. Теперь важно не только описывать себя, но и понимать — речь идёт от первого лица.

В центре повествования — девушка Илона из ортодоксальной семьи горских евреев. Она любит парня-кабардинца, но её родители против их связи. Потом кто-то крадёт её младшего брата и его невесту и просит выкуп — и тут начинается самое драматичное. Но спойлерить мы не будем. Вдруг вы ещё не смотрели.

Учитывая, что Кантемир Балагов — кабардинец, можно рассуждать так: фильм не столько про «еврейскость», сколько про жизнь замкнутого сообщества в период вызовов и турбулентностей. Героям сложно и из-за семейных перипетий, и из-за постоянного стресса жизни в регионе. 

Ригидность еврейской общины не играет на руку её членам, и в этом, кажется, кроется одна из главных проблем.

Свои оказываются своими только на словах: соседи выкупают мастерскую отца Илоны под предлогом помощи, чем фактически оставляют семью без средств к существованию. В общем, между ранее неплохо уживающимися этническими частями тут не заладилось.

История семьи Илоны не самая частая: после развала нерушимого Союза большинство горских евреев просто уехали в Израиль. Другие перебрались в Москву и начали делать большие дела — что в целом характерно для евреев. В кавказских деревнях осталось считаное количество татов. Интервью с одним из таких старожилов — правда, в горах Азербайджана — можно увидеть в документальном фильме «Последний еврей в деревне». И да, главный герой действительно остался последним жителем своего родного местечка Мюджи-Гафтаран, ранее многолюдного.

Дальнейшую судьбу горских евреев в российской культуре предсказать сложно. Но хочется верить, что они не забудут хитрого Шими Дербенди, который всегда знает, как будет лучше — лучше в том числе для всех нас.

Подготовила Анастасия Костандова