«Во-первых, это красиво». Истории двоих мужчин, которые сделали обрезание уже взрослыми

Обрезание — одна из самых частых ассоциаций с евреями и иудаизмом. Как правило, его делают младенцам на восьмой день после рождения. Но бывают и исключения: например, если молодой человек вырос в семье, далёкой от традиций, а уже во взрослом возрасте решил взять на себя часть заповедей. Такие истории часто можно встретить среди граждан бывшего Советского Союза. «Цимес» поговорил с двумя мужчинами, решившимися на обряд брит мила во взрослом возрасте, об их мотивации, самой операции и её последствиях

Семён, 36 лет. Сделал обрезание в 32 года

— В детстве я ничего не слышал про обрезание. Узнал, будучи уже подростком, из порно и долго над этим смеялся. Наверное, потому что примерял процедуру на себя и боялся. Эта тема, в принципе, табуирована даже сегодня, что говорить о тех временах.

У меня была обычная советская семья, которая жила в России. Бабушка и дедушка по папиной линии были еврейских кровей, но вели образ жизни обычных советских людей, поэтому нам с братом и не сделали обрезание, как положено, в детстве. Хотя при этом дедушка что-то соблюдал, его даже приглашали в общины, потому что, скорее всего, он был коаним (еврейский священник. — Прим. ред.). Родственники по маминой линии, православные из Калужской области, вообще хотели нас с братом крестить. Крестили в итоге его одного.

С братом-то мы и пришли в какой-то момент к иудаизму и начали его изучать. Переехав в Израиль, он сделал там гиюр — а его нельзя пройти без обрезания.

Позже на процедуру обрезания во время своего обучения в московском «Каббала-центре» решился и я: понял, что это просто правильно, ведь мы обещали Б-гу, что будем обрезать крайнюю плоть у мужчин, и это базовая заповедь, она написана в самом начале Торы. Плюс в «Каббала-центре» нашей любимой шуткой было традиционное «во-первых, это красиво».

Семья про моё решение ничего не знала первое время, но после переезда брата в Израиль и его гиюра нашу маму в принципе уже было ничем не удивить.

Сама процедура обрезания совсем безболезненная, хотя и делал мне её не врач, а моэль , которого наши богатые друзья из «Каббала-центра» специально выписали из Нью-Йорка. Его главной задачей было выполнить операцию согласно заповеди брит мила : прочитать благословение (браху) и пустить кровь. У нашего моэля были все медицинские инструменты и анестезия. После обрезания мне наложили швы, дали базовые рекомендации по последующему уходу (например, пользоваться марганцовкой, чтобы просто подавить бактерии) и отпустили домой.

Когда стала отходить анестезия, началось самое весёлое — боль. А через пару дней и вовсе всё опухло и выглядело не очень классно.

Особенно страшно было по утрам, у моей кровати даже лежала холодная банка колы, я прикладывал её, чтобы снять эрекцию.

В какой-то момент для своего спокойствия я обратился к врачу. Как оказалось, зря, со мной всё было нормально. Так и происходит в большинстве случаев, всё само нормально заживает, нужно только вовремя снять швы. По сути, к урологу я ходил как к психотерапевту. Кстати, классическая медицина даже рекомендует обрезание — из гигиенических соображений.

В один день со мной обрезание сделали и несколько других моих знакомых по «Каббала-центру», и следующие дни мы все друг друга поддерживали.

Анатолий, 46 лет, обрезание сделал в 18 лет

— Дело было 28 лет назад: мне было 18, и я только переехал в Америку. Я был абсолютно советским московским ребёнком из партийной семьи. Даже бабушка была, по её словам, «национальная по форме, интернациональная по содержанию». Поэтому в моём детстве — в середине 1970-х — об обрезании на восьмой день и речи быть не могло. При этом, конечно, еврейское национальное, не религиозное, самосознание у моей семьи было.

Когда я в 18 лет переехал в Штаты к родственникам, причём в глубинку, первые месяцы моя жизнь во многом крутилась вокруг местного еврейского центра и консервативной синагоги. Русских в том городе, кроме моей семьи, практически не было, и я автоматически тянулся к «своим», пусть и англоговорящим евреям.

Тогда мне хотелось как-то значимо оформить присоединение к общине, и я решил сделать обрезание. К тому же широко было известно мнение, что обрезание улучшает чувствительность и потенцию.

В той американской общине всем только что приехавшим евреям предлагали сделать обрезание: у консерваторов — в клинике, под наркозом, в присутствии раввина, без всяких подарков; а в Хабаде обрезали традиционно у моэля и как стимул дарили фотоаппарат. Фотоаппарат мне был особо не нужен, и я выбрал первую опцию, да и в клинике было как-то спокойнее. После обрезания мне надо было выбрать себе новое еврейское имя. Обычно всех Анатолиев и Антонов автоматом переименовывают в Натанов — ужасное имя, мне оно совсем не нравилось. На счастье, в той общине мне предложили выбор. Так я стал ещё и Давидом.

Про обрезание я знал с самого детства. Сколько об этом шуточек и частушек ходило! Например, «Ах ты, Ваня, милый Ваня, слышишь, ножик точится? Сделай, Ваня, обрезанье, мне в Израиль хочется…».

Но тогда я не очень понимал, зачем это нужно. А когда решился на процедуру сам, даже с родителями посоветовался — они против не были, евреи плохого не придумают. Тем более в Штатах обрезают по умолчанию почти всех младенцев вне зависимости от вероисповедания.

Ощущения от самой процедуры были никакие: мне делали её под общим наркозом. Потом, правда, несколько следующих дней было больно, но мне выдали обезболивающие. Через три дня всё прошло. Чтобы справляться с утренними эрекциями, в госпитале выдали ещё и сухого льда, отпуская домой.

И хотя девушки у меня тогда не было, первым делом я спросил у доктора, когда можно будет возобновить интимную жизнь. На это он сказал мне: «Молодец, хороший вопрос» — и пообещал, что терпеть придётся не больше 10 дней.

После обрезания у меня изменилось внутреннее ощущение себя, стало больше еврейского, что ли. Ну и в раздевалке еврейского центра стал чувствовать себя совсем своим. А повысилась ли чувствительность, трудно сказать. Не снизилась точно.

Записала Арина Крючкова