«Что „на краю“, что „в раю“ евреям жилось примерно одинаково». Отрывок из романа «Райгород»

Эта семейная сага начинается в вымышленном местечке Райгород на заре XX века, а продолжается в Сибири, Москве и Израиле. В центре повествования — Лейб Гройсман и его большая семья, которые сталкиваются со многими драматическими поворотами еврейской советской истории. «Цимес» публикует отрывок

Александр Гулько
«Райгород»
Издательство «Книжники»

…Если не считать поездок в Райгород и праздничных застолий, у пенсионера Гройсмана было три более или менее регулярных занятия: он посещал сберкассы, ходил на базар и ездил на кладбище.

Связанное с деньгами и расчетами, посещение сберкасс требовало собранности и дисциплины. Кроме того, доставляло удовольствие. Поэтому стало отдаленным аналогом работы. Почти лишенные практической надобности, походы на базар были чем-то вроде необременительного и увлекательного хобби. Визиты на кладбище настраивали на философский лад и затрагивали эмоциональную сферу. Следовательно, позволяли удовлетворить духовные запросы. Таким образом, пенсионер Гройсман жил полноценной жизнью, наполненной разнообразными делами и смыслами.

Сберкассы Гройсман обходил еженедельно, по заранее составленному графику. В каждой, дождавшись своей очереди, подходил к окошку, просовывал туда свои паспорт и сберкнижку. После чего деловито уточнял, сколько денег начислено на его вклад.

— На сегодня? — спрашивала кассирша. 

— Да, на сейчас, — уточнял Гройсман.

Сверив лицо посетителя с фото в паспорте, кассирша поднимала бумаги, производила расчет и сообщала сумму до копеек. Услышав ее, Гройсман доставал из портфеля счеты. Не отходя от окошка, тщательно цифру перепроверял. (Интересная деталь: арифмометрам, а потом и калькуляторам он не доверял, считал только на счетах.) Удостоверившись, что проценты начислены верно, говорил, что вопросов у него больше нет. Вносить деньги? Нет, не собирался. Снимать? Переводить? Боже упаси! После чего заталкивал счеты обратно в портфель и сухо прощался с кассиршей. Под недоуменные взгляды и перешептывание посетителей выходил, чтоб отправиться в следующую сберкассу.

На рынок Гройсман обычно ходил в «базарные» дни — в среду или в воскресенье. Проводил там по три-четыре часа. Эти походы для него были наполнены каким-то особенным, почти сакральным смыслом. Кстати, добирался он на рынок, да и обратно тоже, почему-то только пешком. Возможно, считал, что поездка на троллейбусе сокращает время, отведенное на удовольствие.

Приходил он всегда рано, к открытию. Первым делом направлялся к открытым прилавкам. Неторопливо прогуливаясь, осматривал только что разложенные аккуратные горки моркови, яблок или груш, пирамидки (всегда по десять штук) кривоватых огурцов, свеклы или лука. Критично оглядывал клубнику, малину или крыжовник в мисках и стаканах. Время от времени как бы нехотя интересовался ценами. И, не дожидаясь ответов, продолжал движение. Продавцы что-то вяло отвечали ему вслед, но в диалог не вступали. Они знали, что он пока не покупает, только приценивается.

Потом Гройсман отправлялся в крытый павильон, где слева продавали мясо, а справа — молочные продукты. В мясных рядах он с интересом рассматривал горы розовой свинины и пласты сала. В молочных — критично, как санитарный инспектор, поглядывал на укрытые марлей горы творога, фляги со сметаной, трехлитровые банки с молоком или сливками. И опять слышалось: «Почем? А это почем? За кило? Скоко?! Та вы шутите!..»

Покинув павильон, Гройсман выходил на площадь, которую тут называли «привоз», что-то вроде оптового рынка. Здесь прямо с грузовиков продавали живых желтоперых цыплят, утят, гусят. Овощи и фрукты по оптовым ценам. Муку, крупы, сахар, корма для животных. Прогуливаясь вдоль машин, Гройсман по старой, а теперь уже бесполезной привычке обращал внимание на госномера. Так он определял, из какого района привезли товар.

Так проходило часа полтора. По мере того как базар наполнялся продавцами и покупателями, Гройсман останавливался поболтать со знакомыми, малознакомыми, а то и вовсе незнакомыми людьми. Обсудить «последние известия», городские новости, погоду, виды на урожай, цены, мелиху* и прочее.

— О, Гройсман! — расталкивая людей, торопился к нему Мильман-старший.

Мильман не писал книгу о евреях, просто интересовался. Был давним оппонентом Бронзовицера. Стоило им встретиться, как тут же начиналась дискуссия на тему «Знаменитые евреи».

Добравшись до Гройсмана, Мильман ухватил его за пуговицу и спросил:

— Вы вчера смотрели телепередачу «Мирный животный»?

— Я вас умоляю… — отмахнулся Гройсман.

— Может, вы и «Очевидно невероятно» не смотрели? 

— Я уже говорил, что телевизор вообще не смотрю! 

— Что такое? У вас нет денег купить телевизор? Так я вам одолжу! Купите — и будете смотреть на Капицу. 

— Почему я должен на нее смотреть?

— Не на нее, а на него. Потому что именно он ведет эту передачу.

— И что, интересная передача?

— Я знаю, за науку… Но это не имеет значения! Главное, этот Капица — еврей!

— Капица? — пожал плечами Гройсман. — Не уверен…

Вокруг стали собираться люди.

— Он не уверен! — призывал их в свидетели Мильман. — Как вам это нравится! Все знают, а он не уверен! 

— Я слышал, его настоящая фамилия Капельман… — сказал кто-то.

— Нет, Капельдинер… — возразили ему.

Неожиданно к собравшимся присоединился неизвестно откуда появившийся Бронзовицер. Ехидно усмехаясь, сказал:

— Капельдинер — это не фамилия, это профессия! Это кто в театре билеты проверяет.

— Не имеет значения, — отмахнулся Мильман. — Главное, наш человек!

— И кто еще, по-вашему, «наш человек»? — продолжал иронизировать Бронзовицер.

— Много кто! — в запальчивости сообщил Мильман. — Академик Келдыш, например!

— Космонавт Леонов! Писатель Солженицын… — добавляли присоединившиеся.

— Солженицын тоже? — обрадовался Мильман.

— А как же! Он ведь по отчеству — Исаевич!

— Лев Александрович, не слушайте их! — приблизившись вплотную к Гройсману, доверительно сообщил Борис. И, обращаясь ко всем присутствующим, объявил: — Я, между прочим, кое-что изучал и обнаружил интересный факт. Знаете, кто еще был еврей? Композитор Чайковский! По папе…

— С чего вы взяли?! — насторожился Мильман. 

— Подумайте сами! — поправив очки, сообщил Бронзовицер. — Отчество у него было Ильич. Но главное, у него была жена по фамилии фон Мекк. Скажете, русская фамилия? Ну-ну… И жил он с нею здесь, неподалеку, в Браилове, типично еврейском местечке…

— Может, тогда и Толстой был еврей? — сказал Гройсман. — Его звали, как меня, Лев.

Мильман уже готов был записать Чайковского и Толстого в евреи, как кто-то произнес:

— Толстой был граф. Граф не мог быть еврей! Я читал…

— А вдруг… Я слышал, что в Волковинцах был один человек, так он…

Продолжения дискуссии Гройсман дослушивать не стал. Покинув общество юдофилов, он уже торопился в хозяйственные ряды. По дороге останавливался поболтать с Зориком по прозвищу Зоорик Канарейка. Много лет на одном и том же месте он продавал домашних животных — аквариумных рыбок, птиц, щенков, котят. Вокруг него всегда стояла толпа детей и взрослых.

— А хунтэлэ, а кэцалэ!** — перекрикивал Зорик шум базара и гомон собственных птиц. — Мамаша, купите ребенку породистого собачкес! Нет? Кошечкес? Тоже нет? Я понял, вы предпочитаете беспородных блохастых цуциков! Хорошего вам дня, мадам! Товарищ, купите дочке канарейку! Это внучка! Вы хорошо сохранились! Данкен Гот! Кстати, мои канарейки поют на идиш! Не верите?

Люди вокруг хихикали. Зорик закрывал глаза и выводил тонким красивым тенором:

— Аз дер ребе Эйлимейлах… — Открывал один глаз, смотрел на ученую канарейку и приговаривал: — А ну давай, моя птичка!

Канарейка отворачивалась, поднимала хвост и роняла каплю помета. Дети и взрослые хохотали. Всякий раз, проходя мимо Зорика, Гройсман думал, что как-нибудь соберется с духом и купит щенка. Правда, неизвестно, что на это скажет Рива, но он знает, как с ней поговорить…

Свернув за угол, Лейб оказывался среди хозяйственных прилавков. Здесь торговали замками, водопроводными кранами, старыми утюгами, разводными ключами, болтами и гайками всех размеров. Среди всего этого хозяйственного изобилия был прилавок, где пара спецов в тельняшках продавали удочки и рыболовные снасти. Здесь Гройсман встречал постаревшего, но все еще крепкого соседа Ивана.

Энергично помахивая бамбуковым удилищем, тот проверял его на изгиб. Увидев Гройсмана, воскликнул:

— О, Лев Саныч! Доброе вам утречко! Вот удочку хочу купить. Шоб вам был крупный фиш! А то, когда я коропа приношу, Рива Марковна говорит, шо мелкий. У Петровича, говорит, больше. Обидно такое слышать… Все ж знают, шо у Петровича не рыба, а тюлька! Так ведь, Лев Саныч?

— Вот она, конкуренция… — улыбаясь, произнес Гройсман.

— От за шо я вас уважаю, Лев Саныч, так за то, шо вы умный человек, — улыбнулся ему в ответ Иван. И, сделав заговорщицкое лицо, доверительно сообщил: — Я за эту конкуренцию, между прочим, тоже думал. И знаете, шо я вам скажу? Будет конкуренция — будет порядок! Не будет конкуренции — не будет порядка! Но надо… Только не обижайтесь, ладно! Обещаете?

— Ну, обещаю…

— Надо, шоб конкуренция была без еврэев!

— Почему? — удивился Гройсман. 

— А иначе… — хитро улыбнулся Иван, — все деньги будут у вас!

— От паразит! — расхохотался Гройсман и, похлопав Ивана по плечу, добавил: — А коропа завтра принеси. Рива Марковна обрадуется!

Побродив так час-полтора и как следует зарядившись живительной энергией базара, Гройсман наконец отправлялся за покупками.

* Власть (идиш).** Такая собачка! Такая кошечка! (идиш).