«Я удрала из кибуца, моталась по Израилю и отрывалась как могла». Когда Нина знала

5 сентября, 2022
Читать: 14 мин

Давид Гроссман — современный классик израильской литературы, лауреат Букеровской премии. Его новый роман посвящен судьбам трёх поколений женщин: Веры, Нины и Гили. Внучка Гили решает снять фильм о бабушке Вере, и вся семья отправляется в Хорватию, на остров Голи-Оток, где Вера некогда отбывала тюремный срок. Именно там она впервые рассказывает всю  историю своей жизни. «Цимес» публикует отрывок

Давид Гроссман
«Когда Нина знала»
Перевод  с иврита Галины Сегаль
Издательство «Эксмо»

«И тут совершенно случайно он, Рафаэль, её увидел — на улице Яффо в Иерусалиме, возле здания “Дженерали”, на автобусной остановке. Он быстро спрятался за рекламный щит, сфотографировал её — как заходит в автобус, но следом за ней не пошёл (“побоялся, что устроит мне скандал”). На следующее утро в тот же час она снова была там в цветастом платке на голове, в больших, похожих на бабочку солнечных очках и в короткой облегающей зеленой юбке — умереть не встать (для тех, кто впервые её видит). Но в глазах Рафаэля — одинокая и погасшая. Нина в то время работала в государственной химической лаборатории возле Русского подворья. По восемь часов в день производила анализ пищевых красителей, проверяя, нет ли в них ядов.

(Когда я пишу эти строки, это звучит для меня так странно. Что у неё общего с этой работой?)

Среди прочих обязанностей в лаборатории она отвечала и за уборку, каждый день оставалась после того, как все работники разойдутся. То ли от скуки, то ли потому, что не спешила домой, к чужому и нелепому мужику, который её там ждал, она начала раскрашивать пищевыми красителями тонкие стеклянные пластинки, на которых производились проверки. Рисовала улицу такой, как она выглядит сквозь решетку окна. Рисовала своего отца Милоша и его любимого коня, рисовала разные уголки их маленькой квартирки на улице Космайска в Белграде. Иногда она рисовала Рафаэля. Эти его красивые губы, которые её целовали, эту мрачную топкую страстность его глаз, это его отчаянное преклонение, которое вселяло в неё ужас.

Каждый день в послеобеденные часы Рафаэль гонялся по улицам и переулкам, ведущим к ее автобусной остановке. Если везло, он открывал для себя еще какой-то маршрут, по которому она шла от работы до автобуса. После нескольких дней этих метаний по улицам он обнаружил ту самую лабораторию и пришел и встал перед ней, когда она мыла пол. Нина вскрикнула от ужаса, и тут же разразилась этим своим заливистым смехом, и оперлась руками о стол. Вблизи она показалась ему больной, малокровной, под глазами — черные круги. Говорят, что фантазии об избавлении — дело женское. Но в этих делах ничего нет женского, боль моя: голова повелевала немедленно испариться! Выздороветь от неё! Он подошел, и изо всех сил обнял её, и услышал свой голос, который спрашивает её, согласна ли она с ним жить.

Она осмотрела его своим медленным отстранённым взглядом. Прямо вижу, как она на долгие минуты погружает его в некую внутреннюю пустошь. Потом торжественно передает ему в руки резиновый скребок и говорит: “Но сперва тебе придётся убить дракона”. Он решил, что это какая-то шутка.

Но дракон был.

“Я удрала из кибуца, моталась по Израилю и отрывалась как могла. И в какой-то момент оказалась здесь, в Иерусалиме”, — рассказывала Нина фотоаппарату моего папы, плёнку которого несколько месяцев назад я нашла в его “архиве” — четыре фруктовых ящика из кибуца, в которых он хранит памятки того периода, когда снимал фильмы. Это эпизод на семь с половиной минут из незаконченного фильма 16-мм. В этом году я сделала оцифровку этой пленки. И может быть, я включу её в фильм, который о них сделаю, если найду хороший материал во время нашей поездки на остров. Вот высказала это открытым текстом, и небо на землю не свалилось.

В клипе Нина юная и красивая и настроение тоже хорошее, по крайней мере в начале беседы. “…В Иерусалиме я встретила одного мужчину, корейца, ага, из Кореи, представь себе. — Зубки у Нины белые, мелкие, брови потрясно тёмные, почти прямые, лёгкая морщинка под глазами добавляет этакую иронию ко всему, что она говорит: — Он устроил меня на эту работу в лаборатории — знал там кого-то и по выходным брал меня работать на него. Он был такой странный человек…”

Вера как-то мне о нем рассказала. Это рассказ, который настолько ни к чему не относится, настолько тёмный и не схожий со всеми прочими «чужестями», что даже во мне вызывает какую-то боль. Он был биохимиком, имевшим у себя в стране частную лабораторию. “Жуткий человек, — сказала мне Вера, — который заставлял Нину раз в неделю сдавать кровь для его опытов”. Но Вера знала не всё.

Нина на ролике с наслаждением попыхивает сигареткой, что у неё в руке, и смеется несколько истерическим смехом: “Вообще-то парней я люблю высоких, красивых, типа Рафи, который сейчас меня снимает, эй, Рафаэль Аморэ. — Она дарит ему поцелуй. — А тот был низенький, уродец и с огромными ушами. Ладно, рассказываю… Он родился в Японии и был из бедной семьи и вдобавок ко всем несчастьям еще и из корейских меньшинств…”

Лицо её понемногу становится все жестче. Я замечаю в нем мелкие изменения, которые, как видно, очень для меня существенны. С этого момента она начинает говорить быстро, холодным и плоским голосом: “Когда в Японию приехали мормоны, они тут же стали выуживать самых бедных детей, и его родители обрадовались, что есть кто-то, кто позаботится об их ребёнке, и послали его учиться в Америку. И так вот он стал американским мормоном…”

В Нине будто заговорило что-то совершенно чужое. Даже курить она стала быстро и нервно, почти автоматически. Моя реакция, когда я увидела эту первую сцену: что за чепуха? Кого это интересует? Что она плетёт про этого своего корморанта?

“И тут он влюбился в еврейскую девушку, она уже мертва, не суть… и по её следам приехал в Иерусалим, и так вот встретил меня, когда я искала место, где бы переночевать, и он посылал меня спать с иностранными мужиками, возвращаться и рассказывать, как всё было”.

Если еще осталась последняя тень доказательства, бросающего тень на мои дочерние качества, так это то, что даже сегодня, в моем возрасте, я готова молиться о смерти, когда она заводит разговор про свою сексуальную жизнь.

“Это то, что ему нравилось, и чем всё безумней и странней, тем лучше. И всегда он хотел знать подробности, чтобы я обратила внимание на каждую деталь”. — “Клёво, — мысленно отвечаю ей я, — ты запросто можешь стать помощницей режиссера по сценарию. Может, я унаследовала это от тебя”. Я пытаюсь угадать, где, в каком месте снимал он её для этого ролика. На фоне видны сосны, местность гористая. Роща в горах возле Иерусалима? Над Эйн-Керемом? В Сатафе?

“И что я чувствовала? — Она смеётся этим своим смехом, долгим, равнодушным. — Ты, Рафи, не спрашиваешь? Конечно же, не спрашиваешь. Ты ведь всегда побаиваешься моих ответов, правда ведь?”

“Ну и как… Как это тебе?” Даже голос у Рафи сухой и плоский. Его фотоаппарат весь на нее направлен. На её лицо, на глаза, на её красивый рот.

“Как выпить воды из бумажного стаканчика и стаканчик выбросить”.

Молчание. Нина нетерпеливо передергивает плечами, мол, хватит, кончай.

“И… Сколько же всё продолжалось с этим корейцем?”

“Два года”.

“Ты два года выбрасывала бумажные стаканчики?” 

“Два-три раза в неделю”.

“Расскажи”.

“А чего там рассказывать! Встаю, выхожу на улицу, ловлю человека, мужчину, иногда женщину, делаю дело, возвращаюсь рассказывать”.

Рафи тихо, длинно выдохнул. Когда этот ролик снимался, он ещё не знал, что она приготовит ему в будущем. “В конце концов ты меня нашел, Рафи. Про это вы уже знаете”. Нина переводит взгляд на камеру, вдруг лучится всей своей красотой, ранит нам душу. Для неё всё — игра. “Артистка жизни”. Вдруг подступает тошнота от этого забытого словосочетания, которое в отрочестве вызывало во мне ужас, хотя всего его значения я и не понимала. Эту фразу я в те дни нашла в своей секретной библии “Тайны брака” (в совокупности с “Теорией спаривания”»; издательство народное). Мне было одиннадцать, когда я обнаружила это в библиотеке Веры и Тувии, и в течение двух-трёх лет я совала в них нос каждую минуту, когда оказывалась у них одна. Даже названия глав потрясали меня. “Цель эротики для человека”; “Новейшая информация по сексологии для пар, состоящих в браке”. Я лихорадочно это читала, зубрила наизусть. “В качестве прелюдии к выбору партнера женщина использует готовность к любви — физиологическое состояние, при котором организмус испытывает такое умственное и физиологическое возбуждение, что жаждет взрыва”. Я не поняла. Но мой оранизмус дрожал от нового возбуждения и требовал взрыва. Я читала и перечитывала. Иврит странный, библейский. “Женщина — она более не инструмент для релаксации, а хрупкий сосуд, который несёт в себе вино духовности, и для мужчины она как магнитная игла для компаса, что помогает кораблю приплыть в гавань, и будучи сосудом более хрупким, она нуждается в защите усиленной…”

Я ходила по улицам Иерусалима или по тропам кибуца и выбирала себе людей красивых, но и некрасивых, мужчин, которые выглядели предводителями, и женщин, которые без сомнения несли в себе вино духовности. Я заглядывала им глубоко в глаза и принуждала их, пусть сами они и не догадывались, продекламировать мне избранные строки из этой библии.

“Довольно, чтобы явилось существо противоположного пола, наделённое физическими и духовными качествами, соответствующими условиям определённого человека и его мечтам, и вот вам родилась любовь”.

Как я уже писала, я была двенадцатилетней девочкой, может, чуть старше, когда мы представились друг другу, я и мой гид по брачным джунглям. И я не рассказывала об этом никому, продвигалась от одной точки к другой, расшифровывала слово за словом, иногда с помощью словаря, и научилась выражаться по книге, но лишь под одеялом — любила, например, открыть её наугад, пальцем ткнуть в строку из текста и чувствовать себя так, будто мне послано предсказание. И помнится, как раз, когда я прочла: “Существуют люди с ложной эффективностью. Люди, которые очень бедны на эмоции, но играют роль эффективных. Те, которых называют «артистами жизни». Эти люди чрезвычайно редко способны на длительные супружеские отношения”.

Мне захотелось умереть. Почему именно мне это выпало, что такая женщина…

“Хэлло, Рафи, любовь моя! — восклицает Нина в ролике, иврит у неё превосходный, без тени акцента, так она говорит на пяти или шести языках, она, эта артистка жизни. — Ты искал меня по всему Израилю, пока не нашел и не привел домой, и не избил его до полусмерти, чуть не убил дракона. Знайте, дорогие зрители, Рафи всегда мечтал спасать принцесс от драконов. И с тех пор мы вместе и не вместе, и тем временем у нас родилась бедняжка Гили, и теперь мы запутались ещё больше, и Рафи снимает про нас фильм”, и она машет Рафаэлю рукой».

Чтобы добавлять статьи в закладки - войдите, пожалуйста

Подписаться
Уведомить о
0 комментариев
Межтекстовые Отзывы
Посмотреть все комментарии

О нас

«Цимес» — еврейский проект, где рады всем

✡️  «Цимес» — самое еврейское место во всем Рунете. Каждый день мы пишем о жизни современных евреев в России и ищем ответы на волнующие нас вопросы — от житейских до философских. А если сами не можем разобраться, всегда обращаемся к специалистам — юристам, психологам, историкам, культурологам, раввинам.

Связаться с нами по вопросам сотрудничества, партнерских программ и коллабораций можно написав на почту shalom@tsimmes.ru или в телеграм