Женщины-раввины всё ещё воспринимаются как экзотика — большинство еврейских общин, особенно в России, придерживаются ортодоксальных взглядов, согласно которым принято, чтобы раввином был мужчина. Иначе обстоят дела в реформистских общинах, которых на территории бывшего СССР не так много. Первая женщина-раввин России Елена Рубинштейн и её дочь Юлия, тоже женщина-раввин, основавшая синагогу в ЮАР, рассказывают «Цимесу», каково это — постоянно разрушать стереотипы
Самой первой женщиной-раввином на свете была Регина Йонас. Она родилась в Германии в 1902 году и рано обнаружила в себе любовь к еврейской традиции. В 1930 году Регина написала диссертацию «Может ли женщина быть раввином?», которая была основана на еврейских правовых источниках. И всё же только спустя пять лет, в 1935 году, ей присвоили статус ребе. Регина говорила: «Почти ничего галахического, кроме предрассудков, нет против женщин, занимающих раввинский пост».
Регина погибла в Освенциме в 1944 году, успев поработать в берлинской общине всего лишь несколько лет, но её пример стал вдохновением для каждой еврейской женщины, желающей стать раввином, — и поддержкой на этом долгом и сложном пути.
Сегодня всё больше женщин получают статус ребе и говорят о волнующих их темах — но всё же их публичность, как и прежде, производит фурор. В январе 2020 года для обложки французского Elle снялась Дельфина Хорвиллер, 45-летняя женщина-раввин, которая поддерживает феминизм, ЛГБТ-комьюнити и приветствует на своих службах людей любого происхождения и вероисповедания, — и это было воспринято как смелый и редкий шаг.
В России женщинам-раввинам до обложек глянцевых журналов, возможно, далеко, но работать в реформистских общинах уже вполне можно — хотя ещё 30 лет назад такое было трудно даже представить.
Первая женщина-раввин в России
— Я родилась и выросла в Москве, а в 1992 году мы переехали с семьёй в Израиль и начали обычную жизнь новых репатриантов, то есть строили её с нуля. Однажды в руки мне попала русскоязычная газета «Вести» с маленькой заметкой о том, что новых репатриантов с гуманитарным образованием и хорошим ивритом приглашают на курсы прогрессивного иудаизма для дальнейшей работы в общинах с новыми репатриантами. Иврит у меня был, конечно, очень плохой, но я всё равно поехала на собеседование в Иерусалим.
О прогрессивном иудаизме я на тот момент знала ровным счётом ничего. Что такое иудаизм — примерно представляла. Наша семья была обычной советской еврейской семьёй. Мы никогда не скрывали, что мы евреи, но еврейство было связано в основном с праздниками: когда жива была бабушка, мы отмечали Песах, ездили за мацой в Хоральную синагогу.
И вот я еду в Иерусалим на собеседование, жду своей очереди, а на глаза мне попадается маленькая брошюра «30 вопросов и ответов о прогрессивном иудаизме». И я открываю её на случайной странице, где написано, что главным принципом этого движения провозглашается равенство полов. Этот момент мне очень нравится, как будто провидение.
А потом было собеседование — оно проходило на иврите, так что я просто молча кивала. Так хорошо кивала, что в итоге меня взяли учиться на курс координаторов по работе с новыми репатриантами в Движении прогрессивного иудаизма. Позже, уже в процессе учёбы, для меня открылся мир иудаизма, где я могла оставаться самой собой — свободной, уверенной в себе женщиной.
Я получала педагогическое образование, а раввин — учитель по своей сути, так что для меня это было абсолютно логичным продолжением моего пути. И когда мне предложили стать студенткой Высшей раввинской школы в Иерусалиме, у меня были сомнения только одного рода — одолею ли я учёбу на иврите.
Я бы никогда в жизни не подумала, что мне чего-то нельзя, потому что я женщина.
В Россию я приехала в рабочую командировку. Санкт-Петербург меня удивил — и разочаровал. Я была потрясена той необразованностью в плане еврейства, с которой мне пришлось столкнуться. И ведь не только старшее поколение, но и молодёжь решила, что знает об иудаизме всё! Но эти знания базировались на претенциозной однобокой подаче всего лишь одного из течений иудаизма.
У человека, разумеется, есть свобода выбора, я в это очень верю. Но свобода выбора должна осуществляться на основе знания, а не на основе того, что некий ребе однажды вам сказал.
К счастью, нашлись и другие люди, пытливые, готовые услышать другую точку зрения, готовые учиться. Вот они и пришли к нам в общину. Я горжусь ими и очень их люблю.
Не все воспринимали женщину на такой должности, были разные ситуации. Однажды я благословляла хлеб в «Гилеле», и несколько молодых пар демонстративно вышли из зала. Получился такой публичный гимн незнанию иудаизма — когда люди убеждены, что женщина не может быть раввином, не может выполнять такие функции в общине.
И даже на мероприятиях прогрессивного иудаизма меня часто представляли как «раввина-женщину». Я раввин, это мой титул, моя профессия, а гендерная принадлежность абсолютно неважна. Важно, чтобы раввин был умным, знающим и чтобы с ним можно было выпить чашечку кофе.
Что касается отношений с представителями других течений иудаизма — если какой-то раввин из ортодоксальной общины пройдёт мимо меня и не захочет со мной поздороваться, потому что я раввин и я женщина, то я всё-таки думаю, что это проблема воспитания и интеллигентности одного конкретного человека.
Женщина-раввин, основательница прогрессивной синагоги «Бейт Луриа» в ЮАР
— Когда мы уехали в Израиль, мне было 12 лет. Моё детство закончилось с эмиграцией.
Для меня работа мамы была нормальным течением жизни. Например, я привыкла, что девочка, как и мальчик, может читать Тору, проводить церемонии. Имеет значение только то, как ты читаешь недельную главу и что ты о ней думаешь, а не твой гендер. Сложнее, конечно, выходить из этого пузыря в мир, в котором есть синагоги, где женщинам нужно сидеть на втором этаже.
Я окончила исторический факультет и получила вторую степень, а потом продолжила образование в Германии в колледже Гейгера. Можно было учиться в Израиле — там существует Hebrew Union College, Высшая раввинская школа реформистского иудаизма, где на раввинскую программу берут и женщин, и мужчин. Есть колледж Leo Baeck в Лондоне, много возможностей для образования в Америке. А вот в ЮАР таких возможностей пока нет.
Здесь, в ЮАР, мне гораздо легче общаться со своими коллегами из церквей и мечетей, чем с коллегами из других течений иудаизма. Я считаю, что нужно относиться к человеку как к человеку, смотреть на то, как он выполняет свою работу, а не на то, какого он пола.
Моим работодателям иногда пишут: «У вашего раввина такие красивые кудри. Что же подумают мужчины, которые придут к вам в синагогу?»
Но ведь очень много красивых мужчин-раввинов, уж поверьте. И вряд ли о них кто-то строчит подобные мейлы.
В этом смысле между евреями ЮАР и евреями современной России много общего — все ортодоксальные общины считают, что их точка зрения единственно верная. Но я думаю, что красота реформистского иудаизма состоит именно в том, что я не позволю себе сказать: «Есть неправильный путь». Путь может быть неправильным для меня, но это не значит, что он неправильный в принципе.
В этом разница между либеральным и ортодоксальным иудаизмом — признание или непризнание права другого на собственный путь в вере и традиции.
Записала Полина Сандомирская
Читайте также:
✡️ «Цимес» — самое еврейское место во всем Рунете. Каждый день мы пишем о жизни современных евреев в России и ищем ответы на волнующие нас вопросы — от житейских до философских. А если сами не можем разобраться, всегда обращаемся к специалистам — юристам, психологам, историкам, культурологам, раввинам.
Связаться с нами по вопросам сотрудничества, партнерских программ и коллабораций можно написав на почту shalom@tsimmes.ru или в телеграм
