«Еврейский член»: отрывок из романа
Откровенный, радикальный, нахальный, саркастичный, эксцентричный, парадоксальный, отталкивающий и одновременно притягательный монолог молодой немки, живущей в Лондоне и рассказывающей о своей жизни еврею — пластическому хирургу. «Цимес» прочитал смелый дебютный роман Катарины Фолкмер, вышедший в издательстве Corpus, и выбрал из него такой отрывок, чтобы сразу стало ясно, нужно вам читать эту книгу или нет
Катарина Фолкмер
«Еврейский член»
Перевод Веры Пророковой
Издательство Corpus
«Думаю, в этом одна из причин, почему я пришла к вам; честно говоря, это, видимо, главная причина, и я понимаю, это может прозвучать странно, доктор Зелигман, но, когда я была моложе, я была уверена, что есть единственный способ действительно преодолеть последствия Холокоста — полюбить еврея. И не просто какого-то старика-еврея, а настоящего, с пейсами и в кипе. Очень набожного, который читает Тору и не выходит на улицу без черной шляпы. Я понимаю, это дурновкусие, а вам рассказываю, чтобы вы поняли, как я росла, и, может быть, чтобы признаться: меня всегда тянуло к этим локонам.
Я сама, было время, притворялась, будто у меня до сих пор кудряшки, которые я раньше ненавидела, и каждый вечер накручивала волосы на бигуди, и мне нравилось думать, что некоторые мужчины делают то же самое; оттого все вдруг становилось совсем расплывчатым, и я, делая так, меньше чувствовала себя девочкой. Я все думала, каково это — каждое утро снимать друг с друга бигуди, сколько в этом нежности.
Но, разумеется, глупо рассчитывать, что можно искупить чье-то преступление и что моя во всех остальных смыслах бесполезная вагина могла бы стать символом мира, приняв в себя один из этих прекрасных обрезанных членов.
Впрочем, там, где мы жили, евреев все равно не было, не осталось даже напоминаний, что они там когда-то жили, — ничего, кроме того странного немецкого молчания, которого я боялась больше всего. Это был такой способ сделать вид, что все погребено под руинами. Мне бы пришлось, чтобы найти своего еврея, переехать в большой город, и хотя меня так и подмывало сообщить отцу и, быть может, даже деду о своих планах, у меня не хватало храбрости отправиться на поиски своего Шломо. Так я называла свое новое увлечение, доктор Зелигман. Мне всегда нравилось это имя.
Я даже не уверена, что отец стал бы бурно реагировать — лекарства замаскировали бы его отчаяние, — однако мне бы хотелось поизучать эти мягкие ткани, что наросли в моей семье вокруг прошлого. Попробовать преодолеть разрыв, образовавшийся между нами и тем, какими мы могли бы быть, если бы не решили изменить все в приступе народоубийственной ярости навсегда.
Я никогда не могла до конца уяснить, что мы наделали, доктор Зелигман, что это значит — стереть целую цивилизацию, но мне всегда казалось, будто я выросла в стране призраков, где мертвых больше, чем живых, где мы обитаем в городах, построенных на останках других городов, и каждый день меня преследовало ощущение, что я сталкиваюсь с тем, чего здесь быть не должно.
Мне всегда казалось, что мы и себя стерли. И я думала, что, найдя Шломо, найду дорогу назад, к тому, как все было раньше, восстановлю фрагмент утраченного безвозвратно. Но разумеется, пути назад нет, и я очень сомневаюсь, что мне удалось бы соблазнить беднягу Шломо своими интимными местами, и я восхищаюсь, доктор Зелигман, вашей смелостью — тем, что вы отважились приложить руки к немецкой вагине. Уверяю вас, оно того стоит, потому что вы не только сделаете так, что я уж точно никого не рожу, но еще вы дадите немецкой женщине еврейский член. Это куда радикальнее, чем мой предполагаемый роман со Шломо, правда? Будто Übermensch становится наконец реальным.
Я почти чувствую, как восходит у меня над головой солнце, как где-то чуть поодаль готовятся затрубить трубы и мы идем рука об руку, уверенные, что это — истинная победа. Что на сей раз это будет проект о мире. Нам, наверное, следовало бы обратиться за финансированием в ЕС, проект можно было бы назвать, например, “Обмен формами и умами: как обретение еврейского пениса изменило мою жизнь”. Как вам такое, доктор Зелигман? Мы могли бы прославиться».
Иллюстрация в анонсе: Эгон Шиле. «Любовники (Автопортрет с Уолли)». 1914-1915
Читайте также: