Еврейка или нет: как я искала свою идентичность

15 июня, 2021
Читать: 9 мин

Что делает человека евреем — кровь, культура, религия, воспитание или страна? Можно ли быть одновременно евреем и русским — или быть евреем и не любить израильтян? Насколько это вообще важно? Колумнист «Цимеса» Марина Пустильник размышляет о проблеме еврейской самоидентификации в современном мире

— Я не помню, когда узнала, что мой папа и мои бабушка с дедушкой — евреи. Зато помню, что долгое время вопрос национальности никак не проявлялся в моей жизни. Рассказывая про свой еврейский опыт в Москве конца 1980-х и начала 1990-х, подруга поделилась, что она прекрасно знала: все в их семье евреи, но другим говорить об этом не надо. И о том, что всё окружение её семьи — тоже евреи. И о том, что эта семейная дружба начиналась в институтах, куда можно было попасть, и что карьера тоже зависела от национальности.

За пределами Москвы дела обстояли по-другому. В послевоенном поколении моего отца, выросшего в Сибири, куда война закинула его родителей, к смешанным бракам относились иначе. Рискну предположить, что это было частично связано с тем, как мой отец самоидентифицировался в молодости: в первую очередь он был астрофизик и учёный, а уже потом еврей. Процентное соотношение двух этих идентичностей менялось с годами, но первая всегда играла большую роль.

Та же подруга рассказала мне, что в семьях их круга был схожий уклад — то же трепетное отношение к детям, какие-то ещё мелочи. Это отличалось от жизни других семей, где она иногда оказывалась в гостях.

Был ли у нас какой-то особенный уклад и обязательно ли быть евреем, чтобы трепетно относиться к детям? Мне сложно сказать, но я знаю, что в посёлке астрономической обсерватории, где я росла, дружили и работали не по национальному признаку. Не то чтобы я хотела сказать, что всё было безоблачно, но первые лет десять своей жизни я не сталкивалась с еврейским вопросом вообще. Потом уже, когда началась перестройка, островки антисемитизма появились и в научной среде.

Это был первый раз, когда я столкнулась с тем, что вопрос моей национальности решает для себя кто-то другой, не давая мне права голоса. Для этих людей я была еврейкой просто в силу того, что евреем был мой отец.

Когда мне было 12, в моей жизни появился «Эксодус» и двоюродный дедушка — потерянный в 1920-е годы старший брат моей бабушки, который, как оказалось, стоял у истоков кибуцного движения в Израиле и был лётчиком-асом во время Войны за независимость. Перестройка дала семье возможность воссоединиться, и в моей жизни появились новые израильские родственники.

Когда в 14 лет, в 1991 году, я заполняла анкету на загранпаспорт, то на некоторое время застряла над вопросом про национальность. Это не проговаривалось в семье, но я знала, что, записав себя еврейкой, я каким-то образом усложню себе жизнь. Тем не менее я выбрала именно этот вариант, почувствовав в себе необходимость идентифицировать себя с группой «аутсайдеров» советской системы.

Однако, приехав в том же году в США, я стала для окружающих «русской». Местные евреи теряли ко мне интерес, узнав, что еврей у меня отец, а не мать, а я была не готова прорываться в их круг. Я понимала, что соблюдение каких-то религиозных и культурных предписаний для них важнее, чем «зов крови», — и эта ситуация была зеркальна той, в которой я жила раньше.

Кроме того, у меня перед глазами был пример моих американских знакомых. Оба они, дети бежавших в начале XX века из украинских местечек евреев, строили свою идентичность на каких-то совершенно других основаниях, упоминая своё еврейство, а вернее, еврейство своих родителей, как часть семейной истории, не более.

Кажется, тогда я впервые столкнулась с тем, что ощущение своего еврейства может быть выбором — и что выбор этот может быть любым.

Следующие шесть лет я провела, ощущая себя русской. А когда я вернулась в Россию, мир уже был другим.

Фото: Ксения Рыжкова
Марина Пустильник. Фото: Ксения Рыжкова

Как я идентифицирую себя сегодня? Как идентифицируют себя окружающие меня люди? Для кого-то вопрос еврейской идентичности не стоит — просто потому что никакой другой они для себя не представляют.

При этом та самая подруга, упомянутая выше, говорит, что единственная идентичность, под которой она может подписаться хоть с какой-то уверенностью, — это «я москвичка».

Кто-то из моих друзей только сейчас открывает свои еврейские корни и не очень понимает, как это влияет на их идентичность и влияет ли. Мой муж идентифицирует себя как сиониста.

Что же делаю я? Что же делают остальные? И что им, собственно, делать?

Из чего складывается национальная идентичность, ощущение принадлежности к определённому этносу или нации? Мы не рождаемся с этим ощущением, а приобретаем его, осознавая общность с некоей группой людей, их связь с нашей культурой, языком и историей — и нашу связь с ними. Долгое время культурный код разбросанных по всему миру евреев был основан на религиозных заповедях, от соблюдения Шаббата и кашрута до предписания жениться только на еврейках и определения национальности по матери. Скорее всего, это последнее правило было принято, чтобы сохранить еврейскую нацию в суровых условиях древности, ведь женщины тогда нередко подвергались насилию, а мужчины гибли во время восстаний и погромов. В начале Средних веков евреи занимались прозелитизмом, то есть стремились обратить других в свою веру, так что человек мог стать евреем, перейдя в иудаизм, но не будучи при этом евреем по крови. Впрочем, около тысячи лет назад период прозелитизма окончился, границы общины закрылись — и оставались закрытыми вплоть до XX века.

Двадцатый век подарил евреям новые возможности самоидентификации — например, трудовой и политический сионизм. Но большевистская революция 1917 года и приход национал-социалистов к власти в Германии оставили подавляющему большинству европейских и советских евреев лишь один способ идентификации — по крови. В СССР религии не было, и евреями считались рождённые от других евреев.

Внутри еврейской общины право крови определялось, как и положено, по матери — но для всех остальных таких тонкостей не существовало и достаточно было одного родителя, чтобы ребёнка считали евреем.

Мне кажется, что в современном мире быть евреем — это выбор, и у этого выбора может быть какая угодно причина.

Кто-то вспоминает о том, что он еврей, чтобы уехать из России, — даже если это всего лишь четвертинка ДНК. В ком-то просыпается зов предков, и ему внезапно становятся важны многочисленные еврейские праздники. Кто-то, как мои американские знакомые, выбирает не слышать в своих еврейских корнях зов крови. А кто-то, как один из их сыновей, выбирает вернуться к этим корням.

Одни определяют себя по национальности, по крови, по культуре, по традициям, по общности с людьми той же крови, культуры и традиций. Другие определяют себя по каким-то совершенно иным параметрам, никак не связанным с национальностью. Кто-то считает себя евреем, но с настороженностью или даже неприязнью относится к израильтянам. А кто-то — не еврей по крови, но израильтянин по убеждениям.

И хотя иудаизм говорит нам, что если ты родился евреем, то евреем и умрёшь, в современном мире всё немного сложнее. Выбор есть всегда, мы делаем его сами и сами несём за него ответственность.

Автор: Марина Пустильник

А кем вы себя считаете и по каким критериям самоидентифицируетесь? Расскажите, если не секрет!

Чтобы добавлять статьи в закладки - войдите, пожалуйста

Подписаться
Уведомить о
0 комментариев
Межтекстовые Отзывы
Посмотреть все комментарии

О нас

«Цимес» — еврейский проект, где рады всем

✡️  «Цимес» — самое еврейское место во всем Рунете. Каждый день мы пишем о жизни современных евреев в России и ищем ответы на волнующие нас вопросы — от житейских до философских. А если сами не можем разобраться, всегда обращаемся к специалистам — юристам, психологам, историкам, культурологам, раввинам.

Связаться с нами по вопросам сотрудничества, партнерских программ и коллабораций можно написав на почту shalom@tsimmes.ru или в телеграм