С началом коронавирусной пандемии многие семьи, живущие на две страны, оказались разлучены. Колумнист «Цимеса» Юка Лещенко рассказывает, как уже полтора года пытается приехать в Израиль к маме
— Опять тупишь в телефон, сколько можно! — говорит мне сын Данечка по утрам.
— Я не туплю, я по делу, — говорю я.
— Оу, — говорит Данечка, — то же самое я отвечал тебе лет семь подряд, а ты закатывала глаза. Можно теперь я закачу?
— Ты не понимаешь, это другое, — говорю я.
— Ну конечно, — говорит Данечка. Закатывает глаза, осторожно хлопает дверью и бубнит из прихожей: — Лучше бы книжку почитала. Или подышала свежим воздухом.
А я правда по делу. Я очень скучаю по маме. Мама в Нетании, а я в Измайлове. Мы не виделись полтора года. У меня нет израильского гражданства, и это всё усложняет.
В телефоне круглосуточно открыты телеграммные чатики по темам: ПЦР — нужен или не нужен, признание прививок — да или нет, разрешение на влёт, карантин, разрешение на вылет, красный список стран, серологический мазок, отмена авиабилетов, жёлтый список стран, перенос авиабилетов, заседание коронавирусного кабинета, штраф, Минздрав Израиля рекомендует, апостиль — где и почём. И ещё три для тревожного общения всех, кто не может ни влететь, ни вылететь.
В марте 2020 года мы собирались с мужем Костиком в Израиль. Я хотела к маме и морю, Костик мечтал пройти Швиль Исраэль — пешеходную тропу по всей стране — и закупался сухпайками. Курьер, притащивший восемь килограммов каш и супов, одобрил нашу запасливость. Сказал, что миру конец, скоро нигде ничего не будет, спросил, в какие леса мы уходим.
— Мы в Израиль летим, — сказали мы.
— Не знал, что там всё так плохо с едой, — сказал курьер.
— Нормально там, — сказали мы.
— Что это — везде плохо, а у них нормально, — сказал курьер. — Что это вы тогда им нашу кашу везёте.
«Эль-Аль» три раза переносил рейс. Все волновались. Особенно Данечка, Данечке очень хотелось месяц пожить одному. Новости тревожили. Но ещё казалось — это далеко и нас не коснётся. Ведь мы таки прорвались в Нетанию.
Дальше было стремительно и стрёмно, как в плохом ужастике. В субботу Костик вышел из кибуца Дан весь в сухпайке, надеждах и дожде. В воскресенье в Израиле закрылось всё, кроме аптек и продуктовых магазинов. В понедельник Данечка написал из Москвы: «Мы ушли на дистанционку».
Костик откуда-то из дождя рассказывал, что людей вокруг нет, только кабанчики и шакалы, телефон садится, запасной аккумулятор уже сел, солнечная батарея не видит солнца, но одна девушка на заправке угостила кофе и сказала: «Ты знаешь про корону? Нет? Ну окей, тогда просто иди, иди сколько сможешь».
Во вторник объявили про изоляцию и разрешённые прогулки по 10 минут вокруг дома, друзья отовсюду писали про пустые полки в магазинах, Данечка прислал селфи в респираторе с подписью «Вышел за хлебом», мамин муж успел купить упаковку туалетной бумаги. Костик был недоступен.
— Не волнуйся, — говорила мама, — в крайнем случае его привезёт полиция.
Ночью в дверь постучал синий и холодный Костик. Костика подвёз от Кинерета мужчина, которому тоже надо было в Нетанию, причём на соседнюю улицу.
— И знаешь, — говорил Костик, — он был в чёрной маске. Как Бэтмен. А что у вас вообще происходит?
Мы успели два раза тайком сбегать к морю и на променад. Пусто, солнечно, тихо, удивлённые коты сидят у закрытых кафе, полосатые зонты сложены, стулья стопками ножками вверх, и одинокий дедушка играет на уличном пианино.
«Эль-Аль» уже не переносил рейсы, их просто не было. Мы купили другие билеты, бутылку антисептика и банку хацилим — салата из печёных баклажанов. Маме на работе выдали три маски, две она отдала нам. Обнимались в безлюдном и тихом аэропорту, я сказала маме: «Не плачь, скоро увидимся», мы улетели в Москву, через два дня закрылись все границы.
— Ну что, есть новости? — спрашивает мама.
— Фиговости, — говорю я.
Везде страшное, и стыдно ныть на фоне общей беды про свою маленькую тоску.
— Осенью всё закончится, — говорит мама.
Маме очень хочется верить, это же мама, к тому же врач. Но осенью самолёты так и не летают, в небе только вороны и облака.
— Мы решили взять щеночка корги, — говорит мама. — Но будет сложно.
— Нормально будет, — говорю я. — Прилечу и буду гулять с вашей Бусей.
— Даже в семь утра? — спрашивает мама.
— Да хоть в шесть, — говорю я. — Зимой же точно всё откроется, и я прилечу.
Зимой ничего не открывается. Буся растёт. Надежды наоборот. Первокурсник Данечка, пробравшийся на каникулы пешком из Эстонии через снега и закрытую границу, спрашивает, не хотим ли мы улететь на месяц и дать ему наконец пожить одному. Мама с мужем планируют отпуск к нашему прилёту. Костик покупает новый запас супов и солнечную батарею. Все делают прививки, кто какие может. Аэропорт Бен-Гурион закрывается совсем.
«Ничего, весной точно увидимся!» — говорим мы с мамой друг другу, на заднем плане подвывает собака Буся. В мае начинаются обстрелы, и Буся подвывает уже под вой сирен.
— Не волнуйся, — говорит мама, — мы вышли на лестничную площадку, тут все соседи. Только Ханна отказалась выходить, сказала, что приличной 90-летней женщине нечего делать ночью на лестнице в ночнушке.
Потом в Израиль начинают пускать родственников первой линии. Я собираю документы, сверяясь с чатиками и подвисающими сайтами. Запоминаю слова «бидуд» (карантин), «ишур» (разрешение) и «мисрад апним» (Министерство внутренних дел). Покупаю билеты и подарки. Прилетевший на летние каникулы Данечка вдохновенно планирует одинокий июнь и пустую квартиру.
Мама отстаивает трёхчасовую очередь, чтобы подать документы и получить для меня разрешение на влёт. Гражданства-то у меня нет.
«Ждите», — говорят в мисрад апним. Мы ждём. Мама шлёт фоточки моря и Буси, из нежного щеночка Буся успела превратиться в лопоухую длинную девицу. «Тут все называют её сосиской», — жалуется мама. Первого июня Россия плавно влетает в красный список стран, запрещённых для полётов. «Больше не ждите», — говорят в мисрад апним.
В чатиках обнимательные смайлики сменяются рыдательными. Жёны не могут улететь к мужьям, дети к родителям, разрабатываются и рушатся схемы обходных маршрутов, собираются митинги, пишется письмо российскому президенту с просьбой защитить, осуждается письмо, в чатики приходят журналисты, из чатиков изгоняются журналисты, комиссия по коронавирусу заседает каждую неделю, кого-то снимают с самолёта, кого-то выпускают, но без детей.
«В июле всё точно откроется, — пишут в чатиках. — А, нет, всё точно откроется в августе», «Всё откроется, но закроется аэропорт», «Аэропорт не закроется, но будет локдаун». «Локдауна не будет, снова будет красный список», «Список будет, но не красный, а чёрный».
Второкурсник Данечка собирается обратно в Эстонию. У Буси скоро будут свои щеночки. Платья, купленные маме в подарок, лежат в шкафу. Мама похудела, а я нет. В чатиках новые и новые присоединившиеся спрашивают: «Так можно или нельзя, летим или не летим?»
Мисрад апним пишет: «Ждите».
Ждём.
Чатик «ТА — Россия / Украина — ТА» — всё о том, как вылететь из Израиля
Чатик «Из Москвы в ТА» — всё о том, как вылететь в Израиль из России
Официальный канал Минздрава Израиля на русском языке
Читайте также:
✡️ «Цимес» — самое еврейское место во всем Рунете. Каждый день мы пишем о жизни современных евреев в России и ищем ответы на волнующие нас вопросы — от житейских до философских. А если сами не можем разобраться, всегда обращаемся к специалистам — юристам, психологам, историкам, культурологам, раввинам.
Связаться с нами по вопросам сотрудничества, партнерских программ и коллабораций можно написав на почту shalom@tsimmes.ru или в телеграм
