«Главное, что стоит делать сегодня всем, кому не всё равно на происходящее, — не изменять себе». Интервью с Анной Ривиной

В нашей еженедельной рубрике «Дома поговорим» мы обсуждаем с друзьями проекта их домашние правила и традиции. На этот раз мы встретились с Анной Ривиной, основательницей «Насилию.нет»* — центра по работе с проблемами домашнего насилия, насилия над женщинами и гендерного неравенства. Мы обсудили с Анной, что даёт ей ощущение дома, кто повлиял на её феминистские взгляды, как Израиль мешает гедонизму и почему она больше не чувствует сильной связи с современной Россией

«Квартира, в которой я сейчас живу, — самое знаковое место в Москве для меня»

Этот дом в моей жизни столько, сколько я себя знаю, — наша семья живёт в нём с 1978 года. Сначала это была квартира бабушки с дедушкой. Когда они на время уезжали в США, здесь жили мы, а уже после их переезда в Израиль сюда перебралась моя мама. В прошлом году из-за пандемии мама решила пожить на даче в Подмосковье, и этим летом я переехала сюда — в первую очередь потому что теперь до офиса мне 15 минут пешком. 

Мы с молодым человеком очень оперативно, буквально за месяц, сделали ремонт. У нас не было ни желания, ни потребности затевать что-то глобальное: во-первых, мы не знаем, сколько здесь проживём, во-вторых, хотелось всё-таки сохранить атмосферу того дома, откуда я ходила в детский сад. Сейчас это место, которое связано со всем, что происходило в нашей семье, но при этом оно адаптировано под наш ритм. 

В детстве у меня не раз менялись дома: из роддома меня принесли на Университетский проспект, потом был Певческий переулок, потом квартира на Шереметьевской. Но тут, на Селезнёвской, дом был всегда. 

«Я всё время что-то переставляю. Это часто раздражает моих близких»

В квартире на «Университете», например, я во взрослом состоянии постоянно меняла комнаты местами: здесь был кабинет, а уже вечером стала спальня, а в спальне — гостиная. Диван сегодня ближе к этой стене, а завтра к другой.

Не могу понять, это признак неустойчивой психики или вечное стремление к совершенству.

В детстве это было ещё обусловлено тем, что я просто повторяла всё за сестрой. Например, когда у нас была двухъярусная кровать, я никак не могла избавиться от ощущения, что намного круче спать на том ярусе, на котором спит моя сестра: если она спала на нижнем, я уговаривала её поменяться; как только она менялась, я думала, что самое классное — спать наверху. Конца этому не было. 

«Диванные подушки — первая дорогая интерьерная покупка. Они дают мне ощущение дома»

Когда я училась в университете, я устроилась работать в бизнес на хорошую большую зарплату. До того момента я работала только в НКО за небольшие деньги, поэтому та сумма казалась мне космической. Однажды я заехала в какой-то довольно дорогой текстильный магазин и увидела там неимоверно дорогие диванные подушки.

По тем временам для меня это было что-то нереальное: каждая из них стоила примерно как вся моя прежняя зарплата в НКО.

Я их купила и решила, что всегда буду возить с собой: где эти подушки — там мой дом. Они, наверное, подустали уже, но я их всё равно везде таскаю. 

«Я очень дорожу всеми семейными реликвиями»

С папиной стороны никого нет в живых, поэтому я стараюсь беречь всё, что связано с отцовской линией. Например, у меня есть золотые часы с монограммой моей прабабушки, на которых указано, что они сделаны в 1917 году. Для меня главная ценность не в том, что они золотые, а в ощущении близости с людьми, с которыми я никогда даже не была знакома — но во мне есть часть их.

Моего родного папы не стало, когда я была совсем маленькая, поэтому мне пришлось уже в сознательном возрасте по крупицам собирать информацию от мамы и бабушки о его семье. 

«Когда дедушка говорил, все замолкали»

Мамины родители были центром всей семьи. Бабушка на первый взгляд очень мягкая, женственная, из тех, кто мусор не вынесет без укладки. При этом не дай Б-г сделать что-то не так — проще было, как в том анекдоте, договориться с террористом.

Бабушка же создала в семье культ личности дедушки: он говорит — все слушают. Если на вопрос «Как дела?» дедушка внезапно начинает тебе четыре часа рассказывать про Полтавскую битву, значит, ты будешь четыре часа сидеть и слушать про Полтавскую битву. Иначе быть не могло.

Когда дедушка брался за готовку, ощущение было, словно шеф-повар Гордон Рамзи зашёл на кухню. Все восхищались, как дедушка режет лук — его кто-то из профи когда-то научил молниеносно резать по пять килограммов лука. Важно понимать, что дедушка родился при Сталине, весь этот огромный и такой разный мир он открывал уже позже, взрослым, и ему казалось, что он делится этим открытием со всеми. Например, ещё в 1970-м он в Сингапуре научился есть китайскими палочками и в 2000-х продолжал всем с восторгом показывать, как это делается. 

«У нас в семье не было ни одного решения, которое бы не прошло через все инстанции»

Нельзя было просто взять и что-то самой решить: говоришь одному человеку — через пять секунд об этом знают все и каждый спешит сказать, как, ему кажется, это нужно сделать. Внутрисемейная адвокатская сеть работала так, что, если ты на каком-то этапе получил не то решение, ты всегда знал, к кому можно пойти и пожаловаться, что оно несправедливое.

«Мне странно, когда близкие только в каком-то откровенном разговоре узнают что-то про свою семью»

Мы всегда много разговаривали друг с другом обо всём. Никогда у нас не было так, что ты приходишь из школы и идёшь в свою комнату заниматься своими делами. Нет. Ты садишься на кухне, час-два ужинаешь, обсуждаешь, что произошло за день.

У меня никогда не было секретов ни от родителей, ни от дедушки с бабушкой.

Разумеется, как написал мой дедушка в одной своей статье, «в пределах того, какие могут быть секреты у молодой девушки от пожилого дедушки». И всю жизнь, по сей день у меня очень близкая и самая сильная связь — с моей сестрой.

«Мама всегда на моей стороне»

Если я сегодня приду и скажу: «Мам, хочу заниматься вот этим», она ответит «Отлично, тебе подходит». Если на следующий день передумаю, она поддержит. От идеи с «Насилию.нет» никто не отговаривал, но сначала и не воспринимал всерьёз: во-первых, ещё не было никакой ясности, во-вторых, никто не мог понять, откуда вообще это пришло, ведь дома меня ни разу в жизни никто пальцем не тронул.

Зато дедушка сразу сказал, что тема огонь и за ней будущее.

Мне настолько всегда был важен его авторитет в интеллектуальном плане, что его оценки хватило. 

«Весь мой феминизм только благодаря дедушке»

Мама и бабушка вполне соответствуют классическим патриархальным представлениям о гендерных ролях. При этом ни одна из них не зависела от мужа финансово, ни одной из них не укажешь, как и что им делать. Это такая самая лицемерная вынужденная гендерная социализация, когда человек точно не укладывается в рамки, где нужно сидеть и хлопать глазами, но при этом от него ждут какой-то мягкости и покладистости. 

Мне всё время напоминали, что я девочка. Бабушка иногда могла сказать, что нужно прикинуться поглупее, чтобы лишний раз не ставить мужчину в некомфортное положение. Я это всё просто ненавижу. Весь мой феминизм — только благодаря дедушке, он всегда идентифицировал меня как человека. Наверное, так и получился этот микс: с одной стороны, мне нравится всё классически «женское», с другой — у меня никогда и мыслей не было о том, что мне не нужно куда-то «лезть».

«Израиль — это, конечно, ещё один дом»

Однажды я поехала в Освенцим и зашла там в павильон Шоа, где висит большая книга с именами всех евреев, умерших во время Холокоста. Я сразу открыла фамилию Ривин и нашла там девочку Аню Ривину, девять лет.

В тот момент я чётко ощутила, что это могла быть я и что мне очень важно, где бы я ни была, помнить о том, какое это везенье, что я просто есть на этом свете. 

Мне понятны все сионистские взгляды, которые возникли ещё до прихода Гитлера к власти. В то же время я позиционирую себя как светского человека, очень не люблю отношения с религией, но мне нравится, как евреи с Б-гом договариваются. 

«Израиль лишает возможности пропагандировать гедонизм»

Я люблю эту страну, часть моей семьи живёт в Тель-Авиве, но я не вижу себя в самом дорогом городе мира. Недавно я приезжала, мы зашли с моей племянницей купить сосиски и булки для хот-догов, ещё в корзине оказалось что-то вроде кетчупа, горчицы, огурцов, пива — пабам! — за всё ты оставляешь 700 шекелей (около 16 630 рублей. — Прим. «Цимеса»), которые списываются с рублёвой карты. Моя сестра мне каждый раз говорит, что виноват не шекель, а рубль, но всё равно обидно. 

Если тебе, чтобы радоваться жизни, достаточно моря и солнца, то окей, Тель-Авив подходит. Но если ты рассчитываешь на комфортный уровень жизни, сопоставимый с московским, то с этим существенно труднее. 

«У меня нет ощущения, что я проживу в одной точке всю жизнь»

Мы с моим молодым человеком Тимофеем проговорили изначально, что мы открыты миру. Меня не пугает перспектива переезда. Правда, я только недавно разобрала 10 коробок книг и расставила их в алфавитном порядке по векам и направлениям. Мысль о том, что придётся снова собирать вещи, вызывает у меня панику. Кроме того, раньше у меня был фокус на профессиональной реализации — казалось, что я должна это осуществить именно здесь. Сейчас думаю, что я уже реализовалась, поэтому мне интересно новое, в том числе, конечно, и новые места. 

«Время и история всё расставят по своим местам. Но сейчас мы просто тотально просрали»

Несколько раз я уезжала в Израиль и возвращалась. Уехала один раз, вернулась в Москву и подумала, что буду жить только здесь. Потом снова поехала в Израиль и поняла, что буду жить только там. Затем опять почувствовала, что сильно привязана к России, и вернулась. Думаю, что раньше я чувствовала эту связь намного сильнее, потому что у меня были надежды, что эта страна на моем веку будет соответствовать моим представлениям о добре и зле. К большому сожалению, каждый год надежд становится всё меньше.

Я уже однажды говорила, что чётко решила: Российская Федерация — эксперимент, который я поставила над своей жизнью, но над жизнью своих детей я его ставить не буду.

Сейчас я поняла: неважно, будут или не будут у меня дети, я и над собой уже этот эксперимент не готова продолжать.

Если вернуться всё же к детям, мне кажется довольно жестоким говорить ребёнку: «Да, мы с тобой знаем, что это так, но ты привыкни наоборот. Да, в Конституции написано про права и свободы, но ты запомни, что их нет». 

Плюс я на собственном опыте убедилась, что намного продуктивнее, когда моя голова не занята ужасными новостями. Например, когда я придумала проект «Насилию.нет», я сидела в городе Ашкелоне, смотрела на море и в моей голове пролетало максимум полторы мысли за день. Сейчас мой мозг так изнасилован новостями, тревогой из-за происходящего, что от него толку нет не только мне, но и, как бы это пафосно ни звучало, обществу.

Это вовсе не значит, что я сдаюсь. Я просто вижу, что вместе с людьми, близкими мне по духу, мы уже проиграли.

Сомнений в этом нет. Я не могу сейчас ничего глобально изменить. 

Когда я возвращалась в Россию из Израиля в 2015 году, мнения разделились: одни говорили: «Куда ты едешь», вторые, наоборот, считали, что тогда было идеальное время, чтобы что-то менять. Думаю, я выполнила свою функцию: за эти годы я изменила что-то не для себя, а действительно для тысяч людей, которые здесь живут. Масштабировать проект я могу только при желании государства поддерживать тему, которой я занимаюсь. Этого желания я с их стороны пока не вижу. 

«Никто не будет думать о тебе каждый день, кроме тебя самого»

Я помню, когда на «Дожде»** у нас было первое включение Димы Гудкова (российский оппозиционный политик. — Прим. «Цимеса») после его решения покинуть Россию, все обсуждали, насколько это правильно или неправильно, трус он или нет. У меня не было никаких сомнений, я ему сказала: «Самое базовое — беречь свою безопасность». Можно просто сбежать и делать вид, что тебя больше ничего не волнует, а можно делать всё то же самое, не изменяя себе, но просто в другом контексте. 

Кажется, главное, что стоит делать сегодня всем, кому не всё равно на происходящее, — не изменять себе, лишний раз просто не становиться подлецами. Геройство я сейчас не разделяю, хотя ещё не так давно, думаю, сказала бы совсем другое. 

*, ** Центр «Насилию.нет» и телеканал «Дождь» признаны Минюстом иностранными агентами.

Записала Алина Фукс
Фото: Марк Боярский специально для «Цимеса»