«Мой дом — это люди». Интервью с Олегом Липовецким

В рубрике «Дома поговорим» мы обсуждаем с друзьями проекта их семейные правила и традиции. Что у них принято, а о чём, наоборот, не может быть и речи? «Цимес» встретился с художественным руководителем театра «Шалом» Олегом Липовецким. Обсудили, что такое настоящий еврейский дом и почему каждый современный человек — немножко еврей

«Я помню все дома, в которых бывал, и, конечно же, дом детства» 

Но если говорить именно о настоящем еврейском доме, то это дом в Крыжополе, в Винницкой области. В том самом Крыжополе из анекдотов. Я помню его очень хорошо, как и все в нашей семье. Мои родители оттуда родом. Это дом главы нашей семьи Давида Абрамовича Липовецкого, дедушки Давида. Летом туда съезжались все родственники. Приезжали мы из Карелии, двоюродные братья из Одессы, родные из Киева. Там была очень большая летняя кухня с длинным столом, за который все садились и ели бабушкины пироги.

Бабушка готовила невероятные пироги с вишней и с яблоками, фаршированную рыбу, форшмак и другие еврейские блюда, не говоря уже о бульоне с курочкой, — всё как положено. Это и был наш настоящий дом.

В духовном и в буквальном смысле. Вокруг росли груши, яблони, куры кудахтали, и нас было несколько детей. Наши отцы занимали очередь: чьему ребёнку достанутся свежие яйца. И был кот, которого звали Кицуня. Очень важный. Общий любимец. Ну и я, конечно, тоже был любимцем — ведь я был самым младшим ребёнком во всей нашей мишпухе.

«Мальчик, а ты знаешь, что ты еврей?»

Мне было тогда пять или шесть лет, и я до этого времени совершенно не задумывался, кто я. Просто жил, и мне нравилась моя жизнь. И сейчас нравится, хотя и думаю периодически, что всё бессмысленно, — а тогда таких мыслей не было.

И вот в один прекрасный день ко мне на улице подошёл дяденька и спросил: «Мальчик, а ты знаешь, что ты еврей?» И я сказал: «Нет».

А с нами жила тогда бабушка Рива, мама моей мамы. Она приехала с нами в Карелию и, по сути, воспитывала меня. Большую часть своего детства я провёл с ней. И вот я вернулся домой в тот день и спросил у неё: «Бабушка, мне сказали, что я еврей, это что такое?» И она ответила: «В общем…» Этот момент стал точкой отсчёта — с тех пор бабушка начала рассказывать мне, кто такие евреи, их историю. Мы жили в городе, где было, наверное, всего две или три еврейские семьи. Поэтому бабушка мне что-то рассказала, и больше это не влияло на мою жизнь — до определённого периода. Может, иногда слышал, как кому-то говорили: «Ты жадный, как еврей». Так скажем, в рамках бытового антисемитизма. Я отмечал странность этого выражения, но не соотносил с собой. Я особо не жадничал и в свой адрес такого не слышал.

Но в начале 1990-х в России, как мне кажется, случился всплеск антисемитизма — вот тогда это коснулось меня непосредственно. Я даже дрался в школе по этому поводу. 

«Как любому пацану в 14 лет, мне хотелось женского внимания» 

Я хотел покорять сердца девочек, потому что долгое время был обделён их вниманием: я был очень толстым, а потом похудел, и дело наладилось. Мне хотелось как-то наверстать упущенное, поэтому я пошёл в вокально-инструментальный ансамбль — был такой коллектив в клубе при заводе нашего города. Через некоторое время я понял, что достичь успеха на этом поприще довольно сложно. Зато как-то на празднике этого же завода я увидел выступление народного театра. На сцене играли мои ровесники, а публика так аплодировала, что я понял: вот он — путь к счастью, славе, богатству и женской любви. И пошёл в народный театр. 

Через три года я окончательно решил связать свою жизнь с театром, хотя мои родители очень противились этому. Они хотели, чтобы я, как нормальный еврейский мальчик, стал врачом вслед за папой и братом. Ну или экономистом, как мама. Конечно, у нас было много конфликтов, я убегал из дому, а потом родители поняли, что всё бесполезно. Что я упрям как осёл. А любовь, как говорится, зла. Они выбрали любить меня вот таким. Поняли, что театр мне очень нужен. Потом начался долгий и тернистый путь поступлений и непоступлений. Я даже успел отучиться на биофаке, но не оставлял попыток стать актёром и попасть в театр. В конце концов, когда я уже начал терять надежду, всё вдруг получилось. Я окончил актёрский факультет и начал работать актёром в Петрозаводске. 

Я довольно долго проработал артистом, неверно понимая профессию. Мешал эгоизм и детские комплексы. Следствие я считал целью. Мне по-прежнему хотелось всех этих «пирожков» актёрской профессии: публичности, славы, внимания. А ведь суть-то совсем не в этом. В какой-то момент меня перестало удовлетворять, что и как я делаю.

Я не встретил «своего» режиссёра в театре, где работал. Не смог в этой профессии сказать того, к чему уже был готов. Поэтому пришлось выучиться на режиссёра.

Потом я довольно долго ездил по стране, с большим или меньшим успехом ставил спектакли. И вот наконец мне поступило предложение от департамента культуры Москвы и Федерации еврейских общин стать художественным руководителем театра «Шалом», который на тот момент испытывал большие трудности. Так сказал про это, как будто прошло уже много лет. А на самом деле я стал худруком полгода назад. 

«Еврейство — это образ мышления»

Первый спектакль нашего нового «Шалома» называется «Исход». Нельзя сказать, что тема чисто еврейская. Она общечеловеческая. В спектакле есть параллели и метафоры, которые позволяют взглянуть на проблему под новым углом: все люди немножко евреи. Понятно, что «Исход» — это отсылка к одной из главных книг человечества, Торе. Очень многие знаки и смыслы заложены в этой книге. Она всегда будет современной, поэтому к ней обращаются и евреи, и неевреи.

Мне вообще кажется, что еврейство — это образ мышления, поэтому евреем можно стать, даже если по крови ты не еврей.

Спектакль «Исход» — это про современного человека, который совершает свой исход. У каждого еврея, у каждого человека есть в жизни свой Египет, после которого хочется начать путь с чистого листа. И не только у человека — театр «Шалом» тоже начинает путь с чистого листа. У нас свой исход. 

Так что приглашаю всех — это же ужасно интересно, наблюдать, как рождается новый театр. Еврейский театр для всех национальностей. 

«Пространство для меня крайне важно — мне должно быть в нём хорошо» 

Это касается не только помещения, но и города. Есть города, где я просто не могу находиться, мне всё там мешает: дома, небо, геометрия улиц. А в каких-то местах мне комфортно. При этом в быту я неприхотлив: мне совершенно нет дела до квадратных метров, хотя, понятно, не хотелось бы ютиться в каморке. Мне вполне хватает небольшой двухкомнатной квартиры, когда я живу один. Когда я с семьёй, то да — для детей нужно больше места.

Конечно, в первую очередь дом — это люди, с которыми я общаюсь. В силу своей профессии очень много странствую, а возвращаюсь всегда к людям — и мне всё равно, где они живут. 

Пока я не был художественным руководителем театра и работал по контракту, я уезжал на два месяца ставить где-нибудь спектакль, а потом месяц был дома. Там мне было необходимо рабочее пространство, чтобы готовиться к следующей постановке: личное пространство и кабинет — ну или что-то его напоминающее. Я иногда пишу, и для этого мне тоже нужно место. 

Сейчас ситуация изменилась: я вряд ли надолго поеду куда-то, пока не приведу в порядок дела в театре. Я нахожусь в Москве в течение недели, а в пятницу вечером сажусь в поезд и еду к своей семье в Петрозаводск, провожу с ними выходные и возвращаюсь. Там я, конечно, не работаю, мне не нужно никакого кабинета. Что касается самой работы худрука, то она проходит в режиме 24/7. Поэтому в московской квартире стол мне тоже, по сути, не нужен — для этого у меня есть кабинет в театре. Опять же, большая часть работы происходит в моей голове, поэтому, если я уж очень хочу поработать дома, то просто начинаю думать. И могу это делать практически в любой позе. 

«Есть три вещи, которые я всегда беру с собой»

Первая — это медвежонок Олежка. Он мой тёзка, его так назвала моя младшая дочь — она мне его дала, чтобы я не скучал. Я везде его ношу с собой, он со мной спит, ест и т. д. А ещё есть два носочка, совсем маленьких. Один носочек старшей дочери, а второй — младшей. Между этими носочками разница в 10 лет, и они вложены один в другой. Эти три предмета всегда со мной. Получается, они — мой дом. Но показать их не могу, это слишком личное. А всё остальное — это одежда, щётка и паста. Мой дом умещается в мой чемодан. 

Записала Соня Назарова

Фото: Юрий Чичков специально для «Цимеса»