«Мы рыдали и держали в руках документ, который даст нам право на репатриацию»

Что делать, если для репатриации вам нужны документы о давно пропавших и неизвестных предках, имён которых вы даже не знаете? 21-летняя Това рассказала нам историю о поиске корней, семейном воссоединении и упорстве

— Меня зовут Това, мне 21. Из-за репатриации я оставляю институт, в котором проучилась четыре года. Там нужно учиться шесть лет, но жизнь иногда меняет планы.

Я росла в светской семье. Дома мы не придерживаемся традиций. Единственное, что периодически отмечаем, — Хануку. У нас есть сама ханукия, в которой мы зажигаем свечи. Иногда мы готовим еду, которую принято есть в праздники.

Чтобы погрузить меня в еврейскую культуру, мама водила меня на мероприятия от МЕОЦа — это Московский еврейский общинный центр. Я ходила в общины, на праздники к друзьям, которые придерживаются традиций. Как-то так само вышло, что их вокруг меня оказалось достаточно много. 

Ещё мама отправляла меня в детские еврейские лагеря с восьми лет. Мне там очень нравилось! После них я приезжала домой с севшим голосом — мы постоянно пели и скандировали кричалки. Там я ощущала какую-то особенную, другую атмосферу. Мы каждую неделю отмечали Шаббат, пекли халы, зажигали свечи, надевали определённую одежду и не трогали мукце. Мукце называли всё, что связано с работой. Нельзя было даже включать и выключать свет. Обычно мы кидали тапок в выключатели, чтобы не трогать их рукой, — это было нашей местной шуточной традицией. Но мы всё равно старались соблюдать, чтобы проникнуться бытом и особенностями.

Я летала в Израиль в гости. Само впечатление было достаточно уютным. Первое, что меня удивило, — это воздух. Он совсем другой! Мне там было спокойно. Ещё удивило, что у Стены Плача может загадать желание кто угодно, даже турист. Я загадала, чтобы в жизнь моей близкой подруги пришли хорошие люди, и в этом году они правда пришли. Это удивительно. Есть там особенная энергетика. В самой стране очень красиво, там волшебные закаты, совершенно разные пейзажи. Где-то пустыни, а совсем рядом уже мегаполис. Много кошек, растений и тёплое море.

О репатриации мы задумались давно, но ничего не делали. Мы рассуждали, что в будущем было бы здорово получить гражданство, переехать, но чуть позже. Мысль витала в воздухе, но никто не мог её озвучить. 

Как-то мы сидели на кухне, и я призналась маме, что подумываю о репатриации. И она ответила, что её в последнее время тоже посещают такие мысли. Для мамы это было особенно тяжело — она боялась переезда. Мы не сразу сказали родственникам из Израиля о наших планах. Позже они признались, что сами боялись даже предлагать нам такую идею, зная, сколько боли это может принести.

Первое, что мы сделали, — заграничные паспорта. После их получения заполнили бланки на каждого члена семьи, которые затем отправили в посольство, и дальше ждали звонка из него и назначения даты приёма. Следом был приём. В нашей ситуации за ним последовал ещё один приём, потом получение визы и связь с «Сохнутом».

В моём свидетельстве о рождении указано: еврейка. Мама тоже еврейка, и этого уже достаточно, чтобы я могла получить право на репатриацию.

Для этого нужен был оригинал моего свидетельства о рождении и оригинал свидетельства о рождении моей мамы, в котором отмечено, что она и её родители евреи. Но возникла сложность. Так как мы выезжаем семьёй, мама тоже должна была найти оригиналы свидетельств о рождении её родителей, подтверждающих их еврейство. Она достала только свидетельство об их браке, где есть графа с национальностью. Этого оказалось недостаточно, ведь приоритетной в Израиле считается линия матери.

Документов про дедушку было много, а про бабушку почти никаких. В 1930-х годах родители моей бабушки погибли от тифа, и от них не осталось документов, а бабушку отдали в семью дяди. Её брат пропал без вести на войне. К тому же бабушка родилась в Украине, и, соответственно, мы физически не могли запросить её свидетельство о рождении. Консул сказал искать хоть что-то про мою бабушку и её мать. Одна из причин этому — то, что я считаюсь галахической еврейкой. Это значит, что у меня есть все юридические права и полное право на репатриацию. Я еврейка в трёх поколениях: по матери, по бабушке и по прабабушке.

Консул сказал: «Чтобы в будущем у тебя не было проблем с замужеством, нужно документально подтвердить, что твои бабушка и прабабушка были еврейками».

Израиль — религиозная страна, и там могут не разрешить брак, если ты не еврей по галахе. Если бы я была еврейкой по отцу, то в консульстве бы не заморачивались настолько сильно. 

Сами визиты в посольство воспринимались как ЕГЭ. Никогда не знаешь, о чём будут спрашивать. Проверка документов может длиться целый день: сначала мы выстояли очередь на улице, а потом ходили из кабинета в кабинет. С собой нельзя было брать ничего, кроме папки с документами. Я помню, что в зале ожидания не было часов и никто не знал, сколько времени прошло. Мы пребывали в безвременье. За маму я переживала сильнее всего, потому что именно она рассказывала всю историю семьи, отвечала на вопросы, показывала документы.

Чтобы немного посмеяться после пережитого стресса, я шутила, что у меня нет бабушки, но зато есть консульство, в котором меня очень хотят выдать замуж.

Консул посоветовал нам с мамой обратиться к одному влиятельному раввину, который мог бы помочь достать свидетельство о рождении моей бабушки из Украины. Нам сообщили, что можно поискать её военный билет в Красном Кресте или на месте её работы — она была хирургической медсестрой.

Мы погуглили синагогу раввина, его контакты — и узнали, что он директор Еврейского музея и центра толерантности. Туда мы и направились. Администратор музея дала нам номер его приёмной, чтобы мы обратились к нему лично. Мы взяли этот номер и пошли смотреть экспозицию. В итоге дошли до самого страшного места — до зала о Холокосте. Этот зал выглядит так: полукруглая стена, почти как в планетарии, только без купола, на которую транслируется фильм о концлагерях. Мы долго стояли там, потому что болит.

Вдруг маме на телефон пришло сообщение. Она начала читать, и у неё изменилось выражение лица. Я спросила: «Всё окей?» Оказалось, что её сестра из Израиля прислала какой-то документ.

Она читала вместе со мной: «Йозеф? Пропавший Йозеф? Что…» По мере того как мы читали и сверяли данные, у нас внутри всё оборвалось — это было свидетельство о смерти того самого пропавшего без вести на войне брата моей бабушки. Сотрудники Яд Вашем нашли этот документ в архиве погибших в Холокосте в Израиле. Погиб он под Харьковом, и мы не смогли бы найти его в наших архивах. В письме мы увидели имя матери Йозефа. Той неизвестной прабабушки, информацию о которой нам нужно было получить.

Мы рыдали в музее и держали в руках документ, который даст нам право на репатриацию. У меня были совершенно ватные ноги. Вокруг всё ещё крутили фильм о Холокосте. 

История с этим документом — это история про осознание и горе. Про осознание того, что огромный кусок семейной истории был вырван из жизни нескольких поколений.

Спустя 80 лет мы узнали, где и как погиб наш предок. Мне было больно за него и за всех евреев, которые подверглись насилию во время войны. Я думала о еврейских летних школах, куда радостно ездила в детстве, и о том, что я благодарна за свою жизнь. Я была благодарна за то, что я никогда не стеснялась своей национальности. Мы с мамой были благодарны за то, что теперь можем уехать в Израиль. 

Всё в итоге закончилось успешно. Мы прошли все процедуры, осталось подготовить к перелёту собаку и выучить иврит.

Записала Эллина Глебова