«Только познакомившись с папой, я поняла, кто я такая»

Встреча с отцом во взрослом возрасте помогла актрисе Катерине Беккер осознать свою связь с еврейством. Однако она столкнулась с непониманием родственников, подозрительностью еврейских учреждений и голосом «внутреннего самозванца». Читайте историю Катерины о непростом поиске идентичности

— Меня зовут Катя, мне 24 года, я актриса. Живу в Москве, родилась в Кемерове, росла в Томске с мамой. С папой довольно долго не общалась. Я знала, где он, что он, но сблизились мы, только когда мне было лет семнадцать. Папа у меня еврей, а мама — нет. По маминой линии есть какие-то подозрения, потому что у её бабушки фамилия Самойлина. «Лин» в фамилии может как-то указывать на еврейское происхождение, как мне объясняли. Но в целом мамины корни — скорее мордва.

Мне всегда было очень интересно говорить про национальности. Дело в том, что я лично сталкиваюсь с замечаниями вроде «раз ты не по маме — значит, ты не еврейка». Причём слышу это даже от родственников с «еврейской» стороны.

Как-то раз я подписала фотографию полушуточной фразой: «Еврейка в парижском платье из Томска гуляет по Москве». На что родственники мне ответили: «Да, но ты не еврейка. У тебя же только папа еврей». 

Я, конечно, понимаю, что есть в этом свои правила, своя логика. Но я же не претендую на какую-то там «чистокровность». Для меня это скорее вопрос мироощущения. Только познакомившись с папой, я поняла, кто я такая. Я росла с вечным ощущением, что я из какого-то другого мира, из другой семьи. Люблю свою маму и всю материнскую линию, но у нас с ними очень много несостыковок по вопросам, как надо жить, как надо любить, как надо дружить. Родственникам с маминой стороны всегда было проще обвинить меня в инфантилизме и наивности.

Но потом я встретилась с папой: ему уже 70 лет, а у него всё такие же идеалы, и он мыслит точно так же, как я. У нас абсолютно одинаковый внутренний мир. Поэтому с момента знакомства с ним я стала определять себя именно как еврейка.

Поняла, что я папина абсолютно. И если мой папа еврей, значит, я тоже. При этом мы с ним — одно лицо: когда нас видят рядом, то ни у кого вопросов не возникает, что я его дочь. 

Кстати, у нас была такая история. Мы с папой пришли в МЕОЦ — Московский еврейский общинный центр. Папа хотел, чтобы меня там записали как его дочь, для него это было важно. Мы предъявили свидетельство о рождении, но нам, видимо, попалась не очень доброжелательная сотрудница. Она вдруг спросила: «А чем вы докажете, что это ваша дочь?» Папа у меня — очень интеллигентный человек. Я ни разу в жизни не слышала, чтобы он повышал голос, выходил из себя. А тут я замечаю, что он теряется, как маленький: «Ну просто… мы знаем, что это мой ребёнок». На что сотрудница ему: «Откуда я знаю, что это ваш ребёнок? Может, вы её из детского дома забрали». 

Я в первый раз увидела, как у папы по лицу поднимается краска красная, как он буквально звереет. Я не знаю, почему сотрудница так отреагировала — возможно, потому, что у нас было установленное отцовство. Изначально в графе «Отец» у меня стоял прочерк. Когда мы стали общаться и подружились, то решили «узаконить» наши родственные отношения. Хотя я не знаю, как, глядя на нас, вообще можно усомниться. В общем, это был странный опыт. Но я надеюсь, что это единичная история, не в контексте нормы. 

Отец безумно гордится своей национальностью. Он любит присылать мне что-нибудь связанное с еврейством: «А вот в Израиле изобрели такое-то лекарство», «А вот еврей такой-то вот так сказал». Всё время рассказывает мне про библейских персонажей, про историю нашей семьи, прививает любовь и уважение к еврейскому народу. 

Когда ему самому в молодости делали военный билет, то сказали, что он может поставить в графе «Национальность» любую, какую хочет. И даже его родители убеждали: «Ну поставь, что ты русский. Проще будет. Мы не обидимся».

Но он принципиально указал, что еврей, сохранил свою национальность, несмотря на все трудности, которые были с этим связаны в СССР. Это, по сути, один из немногих оставшихся у нас официальных документов, подтверждающих еврейство. 

Когда люди спрашивают, еврейка ли я, всегда с удовольствием отвечаю, что да. Например, я очень нежадный человек. Когда кто-то на этом акцентирует внимание, в духе «Да ладно, перестань за всех платить», я люблю ответить: «Да, вот мы, евреи, на самом деле совсем не жадные». 

Понятно, что у евреев «по маме» часто возникает желание спросить: «А ты по кому? А, ну понятно, по папе. Нет, ну ты, конечно, думай, как тебе нравится…» Но в целом все очень по-доброму реагируют. 

Я играю в театре «Школа современной пьесы» в спектаклях «Степь Чехова» и «Притча о потерянном брате» Фридриха Горенштейна. «Притча» — про голод в Украине в 1930-х годах. Тяжёлая тема, тем более сейчас актуальная по-своему. И там как раз очень много библейских мотивов. Ещё один у меня антрепризный спектакль — «Телохранительница», мы его играем на разных площадках. Ну а так меня больше тянет в кино. Кстати, в фильме «Родные» я играла еврейку. Моя героиня — невеста молодого человека, которую его семья отчасти не принимает из-за национальности, подшучивает над ней. 

Я бывала в синагоге, но традиции пока не соблюдаю. Естественно, я что-то узнаю, читаю. Хочется сказать, что я написала в «Цимес» не для того, чтобы заявить: вот, я еврейка. Мне просто очень хочется разобраться со своим внутренним самозванцем. Я читала интервью других людей, которые тоже «по папе» и вечно сталкиваются с этим чувством самозванства — даже не извне, а изнутри.

Поэтому мне хочется понять, насколько я имею право себя так определять. Внутреннее ощущение мне подсказывает, что имею, раз я себя действительно так ощущаю.

Когда я изучаю Тору, заповеди, то понимаю, что мне это близко и понятно, что я бы хотела принадлежать именно к этому народу, не стесняться этого и уметь аргументировать свою позицию. Но внутренний самозванец не дремлет. Он всегда всё ставит под сомнение. 

Записала Аня Субич

Фото: Юлия Бароненкова, Иван Карасёв, Елена Ивасива, Тая Овод, Ольга Крылова, Валерия Шустер